Я - не заморыш!
Шрифт:
— Ну вот, слава богу, теперь отдохнем!.. Сходи в душ, а я пока что-нибудь приготовлю перекусить.
— Ты первая иди, — сказал я, прилег на неразобранную постель и отрубился.
Сквозь сон я едва услышал, как вернулась мама. Она попыталась меня растормошить:
— Вставай, Кирилка, в душ сходи... Или хоть перекуси.
Бесполезно. Не знаю, сколько прошло времени, но сквозь сон послышался страшный грохот: «Ты-джах! Ты-джах!»
— Открой! Открой, я сказал! Это моя комната.
Я вскочил, ошарашенный. Мама в накинутом на ночнушку халате прильнула к дверному глазку:
—
— Открой, бляха муха! Ты что сюда приперлась? — нетрезво орал за дверью мужик.
— Нас комендантша сюда вселила!
— Какая, нафиг, комендантша!? Выметайся.
— Куда мы ночью?
— Мне пофигу, куда! Ты в чужую комнату приперлась, еще что-то там вякаешь.
Я окончательно проснулся, меня, если честно, колотило от страха. При тусклой лампочке я видел, как по маминым щекам текут слезы.
— Господи, ну приехали в эту Пермь, а тут. Ну кто тут нас ждет?.. — мама уже рыдала. — Кому мы нужны.
— Давай, коза драная, открывай! — гудел утробный голос за дверью. — Будем договариваться. Ха-ха-ха! — Мама отшатнулась от двери и прижалась спиной к стене.
Меня переклинило! Я забыл о страхе и схватил со стола бутылку с минералкой:
— Ах ты, шакал! Я тебя сейчас взорву! А-а-а!!! — и что было мочи запустил бутылкой в металлическую дверь! Грохот был страшным, фонтан стекла и брызг обдал всю комнату. За дверями — тишина!
— Заходи, дрянь! — орал я. — Заходи! В руках у меня оказалась вторая бутылка. Ринулся к двери, под ногами звенели осколки стекла — я был в одних носках. В бешенстве откинул засов на двери, распахнул ее ударом ноги. В метрах трех стоял мужичонка непонятного возраста и весь такой удивленный.
Я жахнул бутылкой о дверной косяк, в руке осталось горлышко — «розочка». Мужик шуганул от меня:
— Звезданутый, что ли? — он метнулся на лестничную клетку. Уже оттуда: — Сейчас тебя менты повяжут. Жди, сопля маринованная!
— Мразь! — крикнул я в ответ на маринованную соплю. — Убью!..
— Кирюша, сынок, успокойся! — это мама меня взяла за локоть. — Вот, тапочки надень.
Обувка плюхнулась передо мной на крошево из стекла и воды. Мама осторожно вынула из моей руки горлышко разбитой бутылки.
— Мам, все нормально, — успокоил я ее, хотя со мной было что-то ненормальное — меня всего колотило.
— Пойдем, сынок, не волнуйся.
Мама закрыла дверь, замела стекла, протерла пол.
Я почувствовал дикую усталость и. голод. А еще — обиду: почему Пермь, такой красивый город с пафосным званием мегаполис, принимает нас так некрасиво, непафосно? Почему? Мне хотелось плакать. Но нет, только не слезы-сопли! Нет!
Я яростно накинулся на еду — смел все, что было на столе. Думал: если в ментовку заберут, когда еще там накормят? Было около двенадцати ночи. За окном не очень и темно.
— Почему так светло? — спросил у мамы.
— Скоро наступят белые ночи.
— Что, и в Перми есть белые ночи?
— Все знают только о белых ночах в Питере, но и в Перми они тоже наступают, — пояснила мама. — Эти города почти на одной широте находятся.
— Ясно, — сказал я, хотя про широту и долготу из географии ничего не помнил. Но сам факт белых ночей
Полицейские за мной что-то не приезжали. Маленькие ранки на ступнях противно саднили — я все-таки порезался о стекло разбитой бутылки.
— А может, лучше бы к Денискиному деду на квартиру попроситься? — предложил я матери. — Ну, который елочки в Троицкой церкви посадил.
— Ты что, сын! Он живет в Соликамске, это километров двести, а может, и триста от Перми. И потом, кто мы такие?
— Земляки!
— Этого мало.
— Земляки — это много! — не соглашался я. — Это почти что родня.
— У тебя здесь есть родня ближе некуда. Отец родной.
— Это да. Вот если бы мы вместе жили.
— Кирилл, прекрати! Сходи лучше в душ, с дороги не мылся.
— Пойду...
Я принял душ, затем, отмутузил всех негодяев
Я стоял под душем. Теплые струи смывали с меня шелуху прежней, допермской, доотцовской жизни. Я верил: с завтрашнего дня все будет нормально. Пермь примет нас. Под теплым душем я ощутил себя защищенным.
С отцом тоже все будет хорошо. Это я так прямо с рекламной интонацией и сказал. Надо завтра отнести бате гостинцы: мед, орехи, которые передал дядька Мишка-зоотехник.
Интересно, как там орехи, которые мы с мамой посадили в ящике на кухне? Может, и правда вырастет целая роща, ну или аллея. Аллея Кирилла — ха-ха!.. И по этой аллее я буду гулять со Звездной Звездой. Хотя, пожалуй, нет, не с ней. Ленка постоянно надо мной смеялась. Вспомнилось ее обидное: «.А он своими макаронинами машет, машет — баранов разгоняет!»
Хотя она, Ленка, права. Я протер запотевшее зеркало, висевшее на двери душевой. М-да. Конечно, она права: на меня уныло смотрел тощий, длинный заморыш (глистом я не стал себя называть). Действительно макаронины, а не руки, — даже признаков бицепсов нет, как я ни пыжился. И физиономия поцарапанная, и фингал не сошел. Не хотел бы я, чтоб меня Ленка сейчас видела. Да и Маришка, и Маленькая Эротика из нашего вагона. Что это я про девчонок думаю среди ночи, как озабоченный? Нафиг они мне. В голове снова вззникло:
Девочки и мальчики, дуры и обманщики..
Я еще раз осмотрел в зеркале как бы чужую физиономию. Попробовал себя успокоить: синяки мужчину украшают, то есть, шрамы. Да, жаль, я Амбала в тот раз скалкой слабо долбанул. Если бы его отрубил сразу, не было б у меня синяка.
Я одевался и думал: скалка — это все-таки не по-мужски. Да и бутылка — тоже. С бутылкой я и в вагоне набросился на кудлатого певца, и сегодня — на этого мужичка. А если он и правда ментов вызовет? Хотя я этого не боялся, как мне казалось. Во-первых, наверное, стал смелее — смелость, показалось, прямо распирала мне грудную клетку. Во-вторых, пьяный мужик вряд ли пойдет жаловаться в полицию на пацана (хотя какой я пацан — метр восемьдесят ростом!). В-третьих, полицейские здесь, как хотелось думать, справедливые — на вокзале нас не тронули, все рассказали, показали. Даже паспорт не спросили. На мыслях об этом документе, которым я втайне гордился, послышался осторожный стук в дверь душа: