Я - не заморыш!

Телевной Сергей

Вот мама моя, конечно, «декабристка»! Взяла и сорвалась со мной за тысячи километров. Может, она, и правда, батю моего еще любит? Все эти скомканные мысли молниеносно пронеслись в моей черепушке.

И вот я здесь и сейчас увижу отца.

Он буквально рядом, на этом этаже, в палате № 308. Странно, с одной стороны, я очень хотел увидеть отца, с другой — боялся встречи с ним. Как он там? Может, он и не захочет меня видеть. Я, например, если бы лежал трупом, в гипсе, точно не захотел, чтоб кто-то меня такого видел. Например, Ленка.

— Давай,

Кирилл, смело пошел, — сказал я в приказном тоне сам себе вслух в пустом коридоре.

Прихрамывая, двинулся вдоль стены, как бы таясь. Так, это — четная сторона: триста вторая палата, триста четвертая, триста шестая. Я что-то откуда-то помню про палату № 6. Там вроде шизики обитали. Но мне не сюда, тем более — это палата 306, а не 6.

Вот палата № 308! У меня бешено заколотилось сердце.

Вдруг дверь распахнулась, на пороге появилась и чуть не столкнулась со мной санитарка с судном в руках. Судно, понятно, не то, которое плавает по Каме или Волге. М-да. Я что-то и не задумывался, что больные, как бы это литературно сказать, ходят по-маленькому и по-большому. Такая вот встре­ча. Я отвел от судна глаза и нос.

— Это что за чудо в перьях? — спросила меня санитарка настолько искренне, что я невольно обернулся в поисках этого самого чуда. — Ты кто такой и откуда?

— Я Кирилл из Лесостепного. Из поселка городского типа, — уточнил я, чтобы и эта санитарка не подумала, что из какого-то там кишлака. Они, сани­тарки из мегаполисов, как я понял, городами считают только миллионники. Для них все, что меньше, — кишлак.

— Мне фиолетово, какого типа.

— Я к отцу. Константин его зовут, — уточнил я. — Травматология, после аварии, палата № 308.

— Ну, есть такой. Нуждается в круглосуточном уходе.

— Вот мы и приехали, чтоб ухаживать. Я и моя мама.

— Что-то вы не спешили, родственнички, — пробурчала санитарка, — Выноси тут дерьмо за вашими. — Она удалилась с колышущимся судном.

Ну вот мы и встретились с отцом!

Я остался перед открытой дверью. Ну!.. Помню, когда был маленьким, бежал навстречу отцу, возвращавшемуся с работы, и бесстрашно бросался ему на руки. Он головокружительно подбрасывает меня вверх — аж дух захватывало! Вот и сейчас было такое состояние.

Я нерешительно переступил через порог. И — не увидел отца.

Четыре кровати со странными конструкциями в виде тросиков, колесиков и штанг стояли в два ряда. Все были заняты. А где отец?

— Пап, ты где? — тихо окликнул я. На всех четырех кроватях отметилось шевеление.

— А к кому пришел? — проскрипел стариковский голос с первой крова­ти. Это явно не папа.

— Кирилка, это ты? Откуда? — Кровать отца оказалась в дальнем от меня углу, возле окна. Над одеялом торчала загипсованная нога. Батя, подтягиваясь на руках, с трудом оторвал голову от подушки. Его голос был слабый, но узнаваемый. В нем слышалось скорее удивление, чем радость. Глаза и щеки провалились, волосы спутались.

Но это — отец!

Я в нерешительности подошел. Не знал, как себя вести, — это в детстве я бросался ему на шею! А сейчас? Я подал руку для рукопожатия:

— Привет, па! Как ты?

В ответ батя притянул меня и обнял плетью руки. У меня брызнули позор­ные слезы. «Птфу, блин!.. Сопли распустил», — разозлился я на себя.

— Сынок, как ты здесь оказался? — у отца повлажнели впавшие глаза.

— Мы с мамой приехали.

— Как? И она с тобой? — мне послышалась в его голосе тревога.

— Мы сюда прямо с поезда. Она внизу, на проходной, — торопливо рас­сказывал я. — Мать, как узнала, что ты попал в аварию, так все бросила, и вот мы приехали.

Я не стал вдаваться в подробности. Отец как-то заволновался, засуетился. Пытался поправить свои всклокоченные волосы, тер небритые щеки.

— Так она здесь? Надо же. Что ж она не идет? А, ну да. Надо дежурно­му врачу сказать. — И вдруг ко мне: — А как ты-то сам сюда проник? Сейчас же приема посетителей нет, да и вообще здесь строго.

— Да так и проник. Потом расскажу.

— Ну конечно, у нас времени навалом, — уверенно сказал отец. — А у тебя, вообще, как со школой?

— Да нормально, пап, все путем, — отмахнулся я от неудобной темы. — Давай лучше с мамой решим. Что надо сделать, чтоб ее пустили?

— Сейчас позову санитарку, — отец нажал на звонок. Через некоторое время она появилась:

— Это ты, дед, опять звонишь? — обратилась санитарка к лежавшему у двери старичку.

— Звонил я, — обозначился отец. — Дежурный врач нужен.

— Зачем он тебе?

— Мы с мамой к отцу приехали, — ответил я, уловив, что отец чуть замешкался с ответом: наверное, решал, моя мама жена ему или не жена.

— Да знаю я про тебя, из городского типа, — хмыкнула она.

— Из поселка городского типа, — уточнил я.

— Да мне фиолетово, из какого типа, — и пошла за врачом, как потом выяснилось.

Я видел, что отец волновался. Повисла какая-то нехорошая пауза. Я так много хотел сказать отцу: про жизнь мою пацанскую, про Завмага, про мер­седес, который он ремонтировал. Может, про Дениску рыжего, другана моего рассказать, про Маришку, которая не мышка-норушка и, может, в меня влю­билась. Но что-то мои «домашние заготовки» улетучились. Такое ощущение было, будто классная вызвала к доске, а я все забыл. Только про Амбала пом­нил, потому что отец, как мне показалось, изучал мой синяк.

Я отреагировал на опережение, небрежно проведя рукой по отцветающе­му фингалу, как бы смахивая его:

— А. Это чепуха, мы с Амбалом махались.

— Амбал, он что, действительно амбал? — участливо спросил отец.

— А то! Шкаф целый, на два года старше, — я хотел уточнить, что Амбал мог бы быть его приемным сыном, но понял, что это будет полнейшая глу­пость с моей стороны.

Вошел дежурный врач:

— В чем проблема, больной?

— Ну, вы говорили, что нужен постоянный уход, — начал отец.