Я - не заморыш!

Телевной Сергей

А мама между тем спохватилась:

— Как же я забыла Гале сказать. Орехи-то на подоконнике начали, кажет­ся, проклевываться. Засохнут ведь.

— Так ты эсэмэску скинь ей.

— Точно! — И мама написала: «Галя, присмотри за квартирой. Ключ под ковриком. Поливай орехи на окне в ящике».

Мама успокоилась по поводу прорастающих орехов, а я — потому что увожу ее от потенциальных женихов — к отцу моему. Ну и сам сматываюсь от Амбала подальше. С этими мыслями я заснул, точнее, просто вырубился. Спал, как потом мама говорила, часов двенадцать.

Она попробовала разбу­дить меня, не получилось. Даже проводницу позвала, а та пришла почему-то с полицейским, а не с медсестрой. Медики, оказывается, в поезде не положены. Все прислушивались к моему дыханию.

— Просто спит, — сказал авторитетно полицейский. — Видно, у пацана трудный день был.

Он был прав: последний день выдался у меня трудным, и предпослед­ний — тоже. Главное, и сон у меня был какой-то трудный. Я во сне упорно пытался управлять как бы другим сном: хотел увидеть папу. Не получилось. Я злился на себя — и здесь, как заморыш, не могу справиться даже со сном. Так и не увидел отца. А снились мне, блин, гастарбайтеры из телевизора, как их полицейские вытаскивают из подвалов и — в автобус. Ну и на фиг они мне нужны были, эти мигранты?..

Маленькая Эротика, мамина песня и я — неадекват

К вечеру мой сон прервал шум — на очередной станции ввалилась весе­лая компашка. Как потом выяснилось, молодежная фолк-группа. В основном девчонки. Красивые! Они разместились рядом с нами. Я свесился головой в проход и наблюдал. Ни одна из девушек не была похожа на Ленку. И на Маришку — тоже. Ха, что это я Маришку часто вспоминаю?

Мне стало совестно: отец мой — только что из реанимации, а я думаю о девчонках. Он, конечно, выкарабкается, он — худой, но жилистый. Но девча­та сейчас не в тему. А тут само собой в голове завертелось:

Девочки и мальчики, дуры и обманщики..

— Девушка, присоединяйтесь, — сказал кудлатый парень из компании, обращаясь к моей маме. Я сначала и не понял, что «девушка» — это к ней. — Прошу к нашему шалашу. — На столике появилась целая упаковка пива.

— По пивасику, красивая. — обратился он к маме запросто. Ну, козел безбородый, туда же. Злился я, а сам смотрел сверку на девчонок — кое у кого виднелась, так скажем, эротика.

— Спасибо, но я пива не хочу, — грустно, однако достойно ответила мама.

— Понимаем. У вас, наверное, серьезные проблемы, — сказала одна из девушек с маленькой эротикой в вырезе кофточки. — Но если вы сейчас не можете разрешить эту проблему, оставьте ее. Решение созреет и придет само.

— Да, конечно, — согласилась мама.

— Проблема с вашим парнем? — кивнула эта Маленькая Эротика в мою сторону и каким-то неуловимым движением рук дала понять, что речь идет о моей физиономии с роскошным синяком.

— Нет, это не проблема, это синяк, — сказала мама девушке, которая, соб­ственно, уже ее не слушала, но мы встретились глазами. У меня заколотилось сердце. «Ё-моё!..» Я пялился

на нее, если можно сказать так про мой заплыв­ший глаз. Она беззаботно улыбалась и украдкой посматривала на меня. Из спортивного интереса, наверное.

Тем временем к маме подсел кудлатый балагур с гитарой. Начал пере­бирать струны.

— Вы, наверное, сельские?

— Ну, в известной степени. — неопределенно сказала мама, а я хотел было уточнить, что мы из поселка городского типа, но сдержался.

— На селе поют еще вот такие песни. Музыка народная, слова народ­ные.

Он начал напевать: «Ты, река ли моя, чиста реченька...»

Фантастика, но эту песню пела моя мама. Она сначала удивилась, потом запела вместе с парнем — негромко, но выразительно, рельефно, что ли. Каждое слово было понятно.

Ты, река ли моя, чиста реченька,

Серебром ключевым ты питаешься...

От истоков струишься отеческих,

Меж камней-валунов извиваешься...

Они пели и почти влюбленно смотрели друг на друга. Такого поворота я не ожидал. С одной стороны, я понял, какая у меня мама молодая и красивая, с другой — это «измена родине»! Отец только что из реанимации, а тут песни, влюбленные взгляды! Я про себя возмущался, но боялся что-то предпринять. Блин, я же офицером хочу когда-то стать, а офицеру нельзя быть трусом!

Меня как ветром сорвало с верхней полки, и я очутился перед кудлатым:

— А ну отвали от нее! — В руках у меня оказалась пустая пивная бутылка.

— Ты что, Кирилл. — всполошилась мама.

— А ничто! Отвали!..

— Да я и не подваливал, — попытался сострить певец. — Неадекват какой-то.

— Ребята, пошли отсюда! — это Маленькая Эротика предложила. — Все какие-то проблемные.

Компания быстро перекочевала на другие места полупустого вагона.

— Кирилл, ты что творишь? — закричала мама. — Ты что меня позо­ришь?

— А что он пристает к тебе?

— Тебе постоянно мерещатся какие-то приставания! — горячилась мать и в то же время переходила на шепот. — Это нормальные человеческие отно­шения. А ты как дикарь! Что, только что с дерева слез?

Я молчал. Если по-честному, я ревновал мать как бы от имени отца. Батя только что из реанимации, а она. А что она? Ну, дядька Мишка-зоотехник орехов передал, ну, подвез нас Завмаг на «мерседесе», ну, спела мамка песню с этим балалаечником. И все? Кстати, откуда он знает эту песню? А, ну да — это ж фолк-группа, народные песни собирает.

— Мам, ладно, — примирительно сказал я. — Ну, погорячился. Отец же болеет, а мы.

— А что — мы? Я еду именно к твоему отцу, Кирилл, а не своему мужу. Он мне не муж уже десять лет. А я лезу со своей помощью!

— Ну ладно, мам. Тебе даже поп сказал, надо ехать.

— Не поп, а священник! А сказал он так, потому что я спросила, потому что сама хотела.

У меня не было желания пререкаться с матерью, а она продолжала:

— Приеду со своей помощью к бате твоему, а там его жена. И что?