Я - не заморыш!

Телевной Сергей

Как мы с Денисом внесли свою лепту

В воскресенье хотелось поспать. Но мама разбудила.

— Константинович, мы же в церковь сегодня.

— Мам, ну это без меня.

— Как, без тебя? У дедушки Кирилла ведь день рождения, я ж говорила.

— Да не по кайфу как-то с синяком.

— И мне неудобно, — призналась мама. — А вдвоем — нормально. Очки черные наденешь.

Церковь в нашем поселке Лесостепном,

который «ни к селу ни к городу», начали строить лет несколько назад. Я видел ее издалека. До купола строи­тельство еще не дошло. Но службу там уже проводили.

Мама накинула легкий платок, и мне показалась такой необычно краси­вой — прямо мадонна какая-то. Я аж загордился ею.

— Мам, ну ты у меня красавица!..

— Да брось ты. Придумал. Лучше перекрестись, — и сама неумело это сделала. У меня и вовсе не получилось.

Во дворе на подмостках и весь в лесах стоял каркас купола. Мастера еще не все золоченые пластины прикрепили. Сегодня они не работали.

— Красиво. — с благоговением сказала мама.

— Да, классно, — согласился я.

Служба в недостроенной церкви шла в подвале. Сошли по ступеням вниз. Там был полумрак и не так чтобы красиво. Подвал же. Поп (ну, или батюшка, как там правильно?) был молодой и здоровый. Говорят, он служил в «горячих точках». Народу немного — старушки в основном.

И мы с мамой.

Священник мощным голосом читал молитву. Я вслушивался, но ничего не соображал. Глянул на маму — она буквально внимала. Ну ладно, это для нее, значит, нужно. Да и деда Кирилла, главное, помянуть. Пусть.

Ко мне подошла какая-то старушка и потихоньку тронула за плечо:

— Сними черные очки, — шепотом сказала она, — грех.

— Мне нельзя, у меня травма.

— Вижу, какая травма.

На наш шепот начали оборачиваться люди. «П-с-с.» Среди них я уви­дел классную — биологичку Наталью Анатольевну. Ничего себе! В платке ее трудно было узнать. Или мне показалось? Я быстренько выскользнул из церкви.

Во дворе увидел. рыжего Дениску.

— О, Дэн. Привет. Ты что тут делаешь?

— Да елочки поливаю. Дед весной приезжал из Соликамска, привез, посадил. Елочки с Белой горы, Уральского Афона.

— А что такое Уральский Афон?

— Ну, монастырь там, под Пермью, Белогорский. Святое место.

— Дэн, и ты во всю эту лабуду веришь? Святое место и все такое?..

— Ну. — Дениска неопределенно пожал плечами. — Я тут елочки поливаю. Говорю же, дед мой попросил. — Рыжий, кажется, смутился и оби­делся.

— А это где — Соликамск?

— В Пермском крае. Дед там живет, он шахтером был, сейчас на пенсии. Приезжает к нам каждый год. Вот привез елочки.

Ну да, отец тоже хотел в Соликамск — шахтером, как Денискин дед. Но по здоровью осел в Перми.

— Так они, елочки-то, засохнут. У нас такая жарюка.

— Не засохнут. Дед

сказал — из святых мест. Просто надо поливать постоянно, — рыжий хмурился и явно не хотел говорить об этом.

Я поспешил замять тему и переключился:

— Так что, ты говоришь, там, в школе?

— Да я же тебе рассказывал. Все в шоке, что ты Амбала отметелил!..

— Эй, пацаны! — донеслось откуда-то сверху. — Поднимайтесь сюда.

На верхотуре, на недостроенной колокольне стоял мужик с мастерком в руках.

— А... Это дед Геннадий. Он тут все время работает, — пояснил рыжий.

Мы с Денисом поднялись. Я насчитал сорок ступенек — трудно! Забрал­ся, огляделся. У-у-у, кайф! Наш поселок Лесостепной был виден как на ладони. Вон наше общежитие проглядывает сквозь деревья, огороды и сады частников зеленеют, и крыши, крыши. На окраине поселка маленький ремзавод торчит ржавыми трубами — давно не работает. Поля примыкают к поселку — бывшие колхозные, а сейчас арендаторские. Но зеленые. Им, полям, наверное, все равно — колхозные они или арендаторские. Тракторишко какой-то там снует.

У меня аж голова закружилась, как от пива. Вспомнилось наше «пьян­ство». Или, может, потому что утром не поел нормально — поэтому голово­кружение?

— Ну, пацаны, — обратился к нам дед Геннадий. — Вы даже не представ­ляете, какое богоугодное дело сейчас будете делать.

— А что нужно-то? — спросил рыжий.

— Надо мне кирпичи подавать. Видите, они закончились, а я один. А как одному кладку вести?

Если честно, работать не особо хотелось, да и тело у меня все болело от вчерашних разборок с Амбалом и от «авгиевых конюшен» дядьки Мишки.

— А в воскресенье грех работать, — я вспомнил, что мамина подружка всезнающая тетя Галя говорила ей, что стирать в этот день нельзя.

— Если трудишься во имя Господа Бога, то можно и нужно, — сказал дед Геннадий. — Так мы только укрепляем связь с Творцом.

Он говорил как-то возвышенно, витиевато и не очень понятно, даже неудобняк было слушать. Но мне понравилось, что дед Геннадий ничего не сказал про очки и про фингал, который, конечно, трудно было скрыть.

Мы с Денисом начали подавать кирпичи на строительные подмости деду Геннадию.

— Наденьте перчатки, — сказал дед.

— Мы что, белоручки какие-то?..

— Это техника безопасности, — строго сказал дед Геннадий.

— Он настоящий инженер-строитель, — как бы оправдывал его Дениска.

— Моя мама тоже инженер, между прочим.

— Да знаю... Ты сто раз уже говорил. Инженер — не миллионер, — хихикнул Денис.

Работали, наверное, час-полтора. Руки гудели от напряжения, спину ломило. Я очень устал. Конечно, вчерашняя пахота у зоотехника, махаловка с Амбалом, а тут еще сегодня — кирпичи. Да и Денис тоже уже с трудом управлялся.