Я ослушалась Дьявола
Шрифт:
– Мы назовем нашу дочку Ксенией.
– Почему ты решил, что будет именно девочка? – улыбаюсь я.
– Я просто знаю.
Домой я точно так же возвращаюсь на трех такси. Плачу водителям исключительно наличкой: выписки с моих банковских счетов ежемесячно просматриваются мужем. А так можно считать, что я потратилась на косметику или новую брошь к платью. Подходя к особняку, вдруг замечаю за собой, что думая о последних словах Паши, я невольно держу левую руку на животе… Тут же одергиваю себя: нельзя, Алина, нельзя! Ты не должна вызывать никаких подозрений!
Давида и Влада дома еще нет,
– Вас долго не было, – замечает Зоя, и я просто и привычно вру в ответ, рассказывая уже заготовленную историю:
– Я доехала до Воробьевых, там позавтракала и погуляла. Сегодня так тепло и солнечно, и весь центр так здорово украшен к праздникам, что возвращаться совсем не хотелось…
Не хотелось – это чистая правда.
– Понимаю вас, Алина Алексеевна, – кивает Зоя. Она спрашивает просто из интереса, никаких тайных намерений, я уверена. Но я продолжаю для пущей правдоподобности:
– А потом я перебралась в Лужники. Там уже пообедала. Так что теперь дождусь мужа для позднего ужина. А пока прилягу.
– Да уж, отдохнуть после такой долгой прогулки на свежем воздухе точно не помешает… Принести вам чаю?
– Пожалуй, – улыбаюсь я. – Зеленого. Спасибо, Зоя.
Я просыпаюсь, когда в спальню заходит Давид. Он умеет делать это неслышно, а умеет – максимально громко, словно рядом рушатся стены.
– Как твой день? – спрашивает он сходу, глядя на меня сонную пронзительным взглядом.
– Гуляла, – отвечаю я.
– А я тебе цветы принес, – он опускает на мои колени, закрытые одеялом, огромный, откровенно тяжелый букет белых роз. Самые чистые цветы, чтобы попросить прощения за грязный поступок.
– Большое спасибо, очень красиво. Я попрошу Зою поставить их в вазу.
– И вообще: прости меня за вчерашнее, – добавляет он, хотя в его глазах нет ни капли раскаяния… По крайней мере, я его совсем не чувствую. Но я смотрю на мужчину снизу вверх и отвечаю:
– Конечно. Бывает. Это был утомительный вечер.
Он не заслуживает прощения. Его «прости» давно ничего не значит – как и мое «прощаю». Но этот ритуал повторяется каждый раз после того, как он переходит грань. А дальше – пышные букеты, дорогие подарки, путевки в теплые страны… Он считает, что это нормально, что это покрывает его действия, оправдывает его жестокость. Вроде отобрал – но тут же вернул должок. Вроде ударил – зато подарил новое колье стоимостью в пять миллионов долларов. Вроде трахнул против воли – зато снял виллу на Мальдивах.
За все нужно платить, верно? Мой муж работает в Федеральной налоговой службе – и он точно знает, как решать проблемы, даже если это сделки с собственной совестью.
Плюс молитва – минус грех.
– Я купил нам билеты на Бали, – сообщает он.
Ха! Ну я же говорила. Даже от ироничной усмешки с трудом сдерживаюсь.
– Вылетаем первого января и пробудем там два месяца.
Два месяца?! Слишком долго.
– Твой больной брат и его мать могут поехать с нами.
7 глава. Тонкие стены
Разумеется, прямых рейсов на Бали на новогодние праздники уже давно нет – Давид
От мысли, что придется совершать такой увлекательный трип в первом триместре, когда меня периодически тошнит и рвет, мне уже становится дурно, а ведь беременность при этом еще и скрывать нужно! И не начнет ли расти живот на четвертом месяце? Он у меня настолько плоский, что малейшие изменения будут видны сразу…
В объемных свитшотах по Бали особо не походишь: тропики. У меня одна надежда: на белоснежные убудские балахоны, в которых я расхаживала в прошлом году во время ретритов и медитаций. В этот раз, наверное, я снова буду ежедневно сбегать со снятой мужем виллы куда-нибудь на йога-курсы, дыхательные практики или просто к океану.
С нами летит Лиза – младшая сестра моей матери, – и ее сын Костя. Сейчас Косте шесть лет, и по его внешнему виду уже не скажешь, что он родился со спинально-мышечной атрофией. Он крепенький малыш, задира и болтун, но пока ему все равно требуется особенное внимание, тренировки, физиотерапевтические процедуры, массаж, бассейн, частые обследования. Все это оплачивает Давид – и Лиза боготворит его. Это единственная причина, почему муж берет ее на остров с нами: ощущать чужое поклонение себе любимому всегда приятно. Это очень неприятно и болезненно, но я не спорю – ради ребенка: Косте пойдут на пользу два месяца на берегу Индийского океана. А Лиза, как и мои родители, ничего не знает о наших истинных с Давидом отношениях.
Еще до отлета в Индонезию я отправляюсь в платную клинику и встаю на учет в женскую консультацию – но так, чтобы муж не узнал. Пока с моей беременностью все в порядке: малыш развивается в соответствии со сроком, никаких патологий. Я сообщаю об этом Паше – он безумно рад и в то же время расстроен, что меня увозят на такой длительный срок:
– Ты не можешь сказаться больной и остаться в Москве? Ты же свободный человек, а не его собственность…
– Ты же знаешь, Паш: я должна ради Кости, – объясняю я устало. У меня нет никаких моральных сил на споры и выяснение отношений. – И потом, где еще лечиться, восстанавливаться и отдыхать, как не на Бали? Райский остров, все дела… Так что такая отмазка точно не прокатит.
– Понимаю, – кивает мужчина, хотя желваки у него ходят под кожей от напряжения и ревности. – Будем созваниваться.
– Конечно, каждый день, – обещаю я, замечая про себя: с моей беременностью начинает обостряться и его чувство собственности. Мы познакомились два года назад и встречаемся тайком больше года, и хотя он и раньше претендовал на меня, просил уйти от мужа, обещал помочь с юридическими вопросами и найти хорошего адвоката по бракоразводным процессам, он понимал: нужно подождать. Теперь его терпение вдруг лопнуло – бах! – как мыльный пузырь, в один день. Я жду его ребенка. Я – его любимая женщина. От этого мне и хорошо, и больно, потому что я знаю: решив пойти против Давида, мы проиграем. Мой муж сделает что угодно: лишит Пашу адвокатской лицензии, посадит меня в тюрьму, отдаст в детский дом нашего малыша. Я уж молчу о том, что он перестанет оплачивать лечение Кости, а семья его родителей с этим не справится…