Я отвечаю за свою страну
Шрифт:
— Нет уже голубей, — угрюмо ответил парень, скосив глаз на отца. Тот хмуро смотрел на носки ботинок.
— Жаль… А где у вас лестница?.. Ага, вот. Поставь-ка ее к клетке.
Инспектор поднялся и, открыв дверку клети, пошарил внутри рукой.
— Там что-то есть, — произнес он. И быстро спустился, держа в руке завернутый в промасленную тряпку тяжелый сверток. Осторожно развернул его, и все увидели отливающий вороненой сталью большой пистолет.
— А еще утверждали, что ничего нет! — с укоризной, но и не скрывая удовлетворения, бросил инспектор упрек хозяевам: — «Вальтер»! Немецкая вещичка. — Запрокинул ствол кверху, вынул магазин, проверил патронник. Пистолет не был заряжен. — А где патроны? — спросил, обращаясь сразу к отцу и сыну.
Те молчали, вроде их все это не касалось.
— Вот люди! — сказал инспектор с досадой. — Придется теперь всю эту рухлядь перебирать… Может, скажете все же, где патроны-то? Раз уж пистолет нашелся, патроны зачем прятать?
— Я ничего не знаю. — Юрий опять скосил глаз на родителя.
— Чего зыришься! — закричал отец. — Поганец! К тебе пришли, твое имя в бумажке, а на меня смотришь!.. Ищите чего хотите и где хотите, а меня это не касается…
— Потише, Григорьев, потише, потом будете выяснять свои отношения.
— Нечего с ним выяснять, тоже мне личность!
— Ладно, — примирительно произнес инспектор, — помогите вещи вытаскивать.
Он сам перебрал все барахло, вновь обшарил клеть, обыскал все углы и закоулки, но патронов нигде не оказалось.
Отца и сына допрашивали порознь.
Григорьев-старший заявил сразу, что найденный в их сарае пистолет он видит впервые.
— Не знаю чей, — сказал он, — никогда в доме не видел. Сараем давно не пользовались. Ваш работник, кажется, убедился, что в сарае все пылью покрыто. И голубей, как вы понимаете, не я гонял. И Юрке запретил.
— Почему? — спросил следователь.
— Шпана надоела. Шляются всякие, галдят, свистят, спорят.
— Так чье же все-таки оружие?
— Откуда мне знать, — начиная раздражаться, ответил Григорьев. — Почему об этом спрашиваете меня?
— Но сарай-то ваш.
— Моей семьи. Но наша семья, как вам известно, не из одного меня состоит.
— Да, конечно, еще супруга, сын и кошка.
— Мне не до шуток. Но члены семьи должны отвечать каждый за себя, у нас не круговая порука.
— Да, круговой поруки быть не должно, — согласился следователь, — и в семье какая-нибудь вещь может оказаться в руках только одного. И за незаконное хранение огнестрельного оружия положено отвечать тоже одному — его владельцу. Пистолет не примус, на котором чай для всех кипятят. Вот и выясняем, чей же этот «вальтер», кому из вас принадлежал. В вашей семье, — подчеркнул он.
— Не знаю, кому попадал, в чьих руках видели. В моих руках никогда не был. Не я хозяин пистолета.
Григорьеву не понравилась выжидающая пауза следователя. Он нахмурился, хмыкнул и вдруг резко сказал:
— У кого вы его видели — у меня, у жены? Или еще у кого?
— Не горячитесь, Григорьев. Если скажу, в чьих руках побывало оружие, найденное в вашем сарае, то волнение у вас заметно усилится. Если вы сами не знаете, кто мог пользоваться пистолетом, то могу сказать. Это не секрет. Впрочем, достаточно и того, что он был в руках вашего сына. Видели свидетели. Не случайно мы и пришли с обыском.
— Ну вот, у него видели — с него и взыскивайте, — предложил Григорьев с усмешечкой.
— Взыщем. Но вы ж его отец.
— Ну и что с того, что отец! До каких пор все отец да отец. Может, он завтра убьет, зарежет кого, так что же, прикажете мне в тюрьму идти за него? Интересное дело! Мало с кем он якшался! Голубей гонял, шатались к нему всякие. Как проходной двор. Может, приятели подкинули, чтобы спрятать, а ему не сказали. Что, так не бывает?.. — Потом чуть помолчал и добавил: — Но видели-то у него, не у меня. Или тоже есть свидетели?
— А вы уверены, что свидетелей нет?
Григорьев метнул взглядом: «Не ловите меня».
— Сколько лет сыну? Чем занимается?
— Восемнадцать. Работает. Кормилец, — усмехнулся Григорьев.
— Что же, взрослый человек.
— Не маленький… Разрешите закурить.
Следователь что-то писал. Григорьев, выпуская дым сквозь сжатые зубы, молча уставился в окно, рассеянно и безучастно. И будто вдруг вспомнив, зачем он здесь, тяжко вздохнул и стал разглаживать ладонью резкие и частые морщины на лбу и щеках.
— Вы сами где и кем работаете? — спросил снова следователь.
— Экспедитором на мясокомбинате, — ответил Григорьев и после паузы добавил: — Паршивец, на весь дом ославил.
— А у вас самого раньше никогда не было пистолета? — поинтересовался следователь.
— У меня?.. — Григорьев пожал плечами. — Пистолета нет, не было. Был наган. После фронта, как демобилизовался, я инкассатором работал, тогда имел по службе наган. Но дома его не держал.
— Я не про наган, а про пистолет спрашиваю. Вы же служили в армии, должны различать оружие. Кстати, кем вы были в армии, какое звание имели?
— Младший лейтенант, последняя должность — командир взвода. Но пистолета не имел, наган был. Люблю за точность боя.
— «Вальтер» тоже неплохое оружие.
— Неплохое. Слышал.
— Что же, за всю войну в руках не держали?
— Брезговал, — в ответе Григорьева улавливалась нарочитость.
— Значит, изъятый пистолет принадлежал не вам, а вашему сыну?
— Не знаю. Это вы выясняйте, вас это интересует.
— У вас есть еще дети?
— Слава богу, один.
Григорьев внимательно прочитал протокол, подписал всюду, где полагалось, и спросил: