Я отвечаю за свою страну
Шрифт:
Юрий чуть было не кивнул головой и покраснел.
— Да, не можешь отрицать, Григорьев, что и твои руки держали его, и твои дружки-приятели, — сухо заключил следователь.
Каждое его слово укладывалось в сознании парня маленьким крепким кирпичиком. Одно за другое. И не разъезжались, не падали, а, будто сцементированные, превращались в четкую кладку. И не разбить ее, не развалить.
Словно током пронзило Григорьева. Он понял наконец, что следователю известно все. Ему показалось, что сам он стал пустой и ледяной, но тяжелый, как ствол пистолета. И эта тяжесть давила плечи, гнула шею, заливала свинцом голову.
— Назвать или сам решишься?
До этого Юрий думал, что будут спрашивать про голубятню, с кем гонял голубей, гадать, кто подсунул «вальтер».
— Лично мне твой ответ не так важен, — заключил следователь. — Это для тебя спасение в правде, сказать все без утайки, только правду. Единственная твоя защита, парень…
…Недели две назад, поздно вечером, его вызвал во двор Славка Жижичкин.
— На пару слов, — сказал Славка. И не обманул, обошелся двумя словами: — Давай пистолет.
— Какой еще пистолет? — будто не понимая, о каком пистолете идет речь, спросил Юрий.
— Не знаешь? Не придуривайся, Юрик. Неси-ка быстренько! А не дашь, сам знаешь: я никогда не шучу.
«Ишь ты, как расхрабрился Славка, — подумал Юрий. — Никогда таким не видел. Да его за человека во дворе не считали. Нет, неспроста что-то здесь». Невольно оглянулся назад. И понял, что даст пистолет. За его спиной стоял Виктор Глотов. Огонек сигареты освещал нахмуренные брови под надвинутой на лоб кепкой, резко очерченные скулы. В разговор он не вступал, но его грозное молчание было яснее любых слов и намеков Жижичкина.
— Сейчас, — выдавил Юрий и ушел в дом.
Осторожно проскользнув мимо спящих родителей, стараясь не шуметь, выдвинул ложе дивана и достал из ящика под ним, где хранился различный слесарный и столярный инструмент, пистолет. Сунул его за пазуху и вынес Жижичкину.
— А патроны? — спросил тот.
— Не было, не вру. Если пистолет дал, патронов бы пожалел? Давай обратно, — сказал Юрий и с надеждой потянулся за пистолетом.
— Больно скорый, — усмехнулся Славка и спрятал оружие за спину. — Ладно, не бойся, скоро вернем. — И опустил «вальтер» в карман брюк.
Глотов бросил догоревшую сигарету в грязь. Лицо его еще больше нахмурилось.
— Пошли, — позвал он Жижичкина. И оба исчезли. И тогда Юрий вдруг осознал со всей остротой, что наделал, передав оружие. Не ради баловства взяли ребята «вальтер» так нахально и спешно. И он теперь связан с ними одной ниточкой, и, еще не ведая замыслов Глотова и Жижичкина, Юрий понял, что в случае чего придется отвечать и ему. Уж лучше бы взяли с собой, хоть бы увидел, может, вмешался, а то и удержал от неверного шага. Но ему ли удерживать таких, как этот Глотов! Одним успокаивал себя, что пистолет без патронов. А если достанут?
Мысль об отданном пистолете точила Юрия, не давала покоя. Но было поздно корить себя за то, что хвалился «вальтером» перед ребятами, разрешая щелкать курком. Дохвалился! Если бы за «вальтером» пришел один Славка, ни за что бы не дал. А Глотова не только ребята — взрослые остерегались.
Глотов уже дважды побывал в колонии и опять появился. Как он заявил — «в отпуск». С московской пропиской не получалось, и он упрекал несчастную мать за неактивные хлопоты о его устройстве с жильем. Упреки вечно завершались скандалами, после чего Глотов отбывал к тетке в Рязанскую область, но вскоре опять возвращался.
У Жижичкина мать лежала в больнице. Лежала долго, маясь какой-то тяжелой болезнью, и неизвестно было, когда выпишется, да и выйдет ли вообще. Пользуясь этим, Глотов дневал и ночевал у приятеля. Соседки втихомолку сокрушенно покачивали головами, наблюдая, как Славка приносит авоськи с водкой и пивом и приводит размалеванных девиц. Девицы были как близнецы: бледные, сильно напудренные лица, жирно накрашенные губы, блуждающие в черных овальных рамках глаза. Потом из комнаты Жижичкиных доносился их хохот вперемежку с громкими, пьяными мужскими голосами, песнями, грохотом и звоном.
…Глотов поиграл «вальтером».
— Хорош! Вот так, навскидку. Па-на-на! — затряс им перед животом Жижичкина.
— Ты что, сдурел? — закричал Славка. — Вдруг заряжен?! — От испуга он позабыл, что получил пистолет без патронов.
— Это мы сейчас проверим. — Глотов умело оттянул затвор, проверил патронник, магазин. — Не-е, пустой.
— Жаль, патронов нет, — сказал Жижичкин. — Добыть бы.
— Ты что, «мокруху» захотел? «Маслята» ему понадобились. Выбрось это из башки — так проще. — Посмотрел сквозь ствол на свет. — Давно из него не стреляли. Почищенный, смазанный, видно, в умелых руках. Зря. Лучше б проржавел насквозь.
— Это почему?
— Подозрений было бы меньше, если накроют. По стволу определят, что не стреляли: ржавый, запущенный. А почищен и смазан — значит, стреляли и чистили. С грязным меньше проверок. Еще чернуху повесят, замоченного…
— Какого замоченного?
— Убитого.
— Ну?! — испуганно воскликнул Жижичкин.
— Вот те и ну! Ладно, не дрейфь, пошутил я. Там тоже не дураки, каждая «пушка» имеет свой почерк. Как человек. А по пулям определят, из нашего или из какого другого оружия шмаляли. Сколько пуль ни выпустишь из одного и того же пистолета, след на них один. У них специальные приборы есть. Найдут и сличат пули, то есть найденную и специально отстрелянную в тире. Теперь усек? Так на фига они нам, патроны? Пускай заместо пугача пистолет используем.
Утром они бодро подошли к одиноко стоявшей на пустыре палатке вторсырья.
— Что принесли, ребята? — спросил краснолицый утильщик.
— А вот! — И Глотов положил пистолет на чашку весов, не выпуская рукоятки из руки. — Сколько потянет?
У палаточника округлились глаза и вытянулись губы. Ему приказали поднять руки.
Пожилой человек по утрам не занимался физкультурой, у него быстро затекли руки. Но опустить боялся. А Жижичкин скоренько выгребал из ящичка наличные деньги, ревизовал карманы утильщика. Потом разрешил опустить руки и снял с левой часы.