Я приду плюнуть на ваши могилы
Шрифт:
— Входи, Ли, сказал он. — Это здесь.
Единственный розовый куст перед домом все же заглушал своим запахом вонь нечистот, пропитавшую, казалось, все вокруг. Декс взошел на невысокое крыльцо, находившееся с боковой стороны дома. На его звонок вышла толстая негритянка. Не говоря ни слова, она повернулась к нам спиной, и Декстер последовал за ней. Я прикрыл за собой дверь.
На площадке второго этажа она посторонилась, пропуская нас вперед. В комнатушке, где стоял диван, бутылка и два стакана, сидели две крошки одиннадцати-двенадцати лет: пухленькая рыжая малышка,
Одетые в блузки и коротенькие юбочки, обе они чинно восседали на диване.
— Вот эти господа принесли вам денежек, — сказала негритянка. — Будьте умницами.
Она закрыла дверь, оставив нас с ними наедине. Я посмотрел на Декстера.
— Раздевайся, Ли, — сказал он. — Здесь очень жарко.
Он повернулся к рыженькой.
— Помоги-ка мне, Джо.
— Меня зовут Полли, — сказала малышка. — Вы дадите мне доллары сейчас?
— Ну конечно, — сказал Декс.
Он достал из кармана смятую десятидолларовую бумажку и протянул ее ребенку.
— Помоги мне расстегнуть брюки.
Я все еще не двигался с места и смотрел, как рыженькая встала. Ей было, должно быть, чуть больше двенадцати. Под ее коротковатой юбкой вырисовывалась уже довольно круглая попка. Я знал, что Декс продолжает смотреть на меня.
— Я беру рыжую, — сказал он.
— Ты знаешь, что за такие штуки можно загреметь за решетку?
— Тебя смущает цвет ее кожи? — бросил он грубо.
Так вот что он для меня припас. Он продолжал выжидающе смотреть на меня. Он ждал. Надеюсь, что я все же не изменился в лице. Обе малышки, слегка напуганные, не шевелились…
— Подойди сюда, Полли, — сказал Декс. — Ты хочешь выпить стаканчик?
— Лучше не надо, — сказала она, — я могу вам помочь и так.
Через минуту он был раздет и усадил этого ребенка к себе на колени, подняв ей юбку. Его лицо помрачнело, и он стал тяжело дышать.
— Вы не сделаете мне больно? — сказала она.
— Не мешай мне, — ответил Декс, — а то не получишь денег.
Он запустил руку ей между ног, и она заплакала.
— Замолчи! — сказал он. — Или я прикажу Анне тебя выпороть.
Он обернулся ко мне. Я все еще не двигался с места.
— Так тебя смущает цвет ее кожи? — повторил он. — Хочешь другую?
— И так хорошо, — сказал я.
Я посмотрел на вторую малышку. Она почесывала у себя в голове, совершенно равнодушная к тому, что происходило. Она уже почти совсем сформировалась.
— Иди сюда, — сказал я ей.
— Можешь действовать смело, Ли, — подбадривал Декс, — они чистенькие. Ты когда-нибудь замолчишь?
Полли перестала плакать и громко всхлипнула.
— Мне больно!.. — захныкала она. — Вы слишком грубый…
— Замолчи, — сказал Декс. — Я дам тебе еще пять долларов.
Он дышал, как животное. А потом он схватил ее на ляжки и задвигался на стуле.
Слезы Полли текли теперь беззвучно. Негритяночка смотрела на меня.
— Раздевайся, — сказал я ей, — и ложись на диван.
Я снял куртку и расстегнул ремень. Она слабо вскрикнула, когда я вошел в нее. И она обожгла меня, как пламя преисподней.
XI
До субботнего вечера Декстера я больше не видел… Я решил взять свою колымагу и заехать к нему. Если он собирается ехать, оставлю ее у него в гараже, ну а если нет, то сразу поеду дальше.
Когда позавчера вечером я расстался с ним, он был и полубесчувственном состоянии. Должно быть, надрался гораздо сильнее, чем я думал, и принялся выкидывать фокусы. У маленькой Полли, верно, осталась отметина на левой груди, так как этот болван вдруг стал кусать ее, как ненормальный. Он полагал, что его доллары ее успокоят, но тут же примчалась эта негритянка Анна и стала грозить, что никогда больше не пустит его на порог. Наверняка, он пришел в это заведение не в первый раз. Он не хотел отпускать от себя рыжую Полли, аромат которой, видно, пришелся ему по вкусу. Анна дала ему снотворного и поставила какой-то компресс, но ей пришлось оставить девчонку с Дексом, который вылизывал ее с ног до головы захлебываясь от хрипа.
Я отлично понимал, что он должен испытывать, потому что тоже никак не мог оторваться от моей чернокожей малышки, и тем не менее я старался не сделать ей больно. Она ни разу не пожаловалась! Только закрывала глаза.
Вот почему я не знал, будет ли Декс сегодня в приемлемой форме для уик-энда у Эсквитов. Я и сам накануне встал чуть тепленький. Рикардо мог бы это подтвердить: уже в девять утра он налил мне тройном зомби — я не знаю ничего лучше, чтобы привести человека в чувство. Я ведь, в сущности, совсем не пил, пока не приехал в Бактон, и теперь понимал, как был неправ. Я не знаю случая, чтобы это не прочистился мозги, конечно, если принять достаточную дозу. Сегодня утром все было в порядке, и я затормозил перед домом Декса, чувствуя, что я в прекрасной форме.
Против моих ожиданий, он уже ждал меня, свежевыбритый, в габардиновом костюме и в модной серо-розовой рубашке.
— Ты, Ли, уже позавтракал? Я терпеть не могу останавливаться по дороге, а потому хочу принять свои меры.
Сегодня Декстер был ясен, прост и чист, как младенец. Младенец, однако, немного постарел, особенно глаза.
— Я съел бы, пожалуй, ветчины и булки с джемом, — ответил я.
Его лакей накормил меня на совесть. Но я не могу без омерзения представить, чтобы кто-то запускал лапы в мою тарелку, хотя это и казалось вполне нормальным Декстеру.
Сразу после этого мы поехали. Я перенес свои вещи в паккард, Декстер сел справа.
— Веди ты, Ли. У тебя лучше получается.
Он бросил на меня быстрый взгляд исподлобья. Это был единственный намек на позавчерашний вечер. Весь остальной путь он пребывал в обворожительном настроении и рассказал мне тьму любопытного о стариках Эсквит, двух порядочных мерзавцах, вступивших в жизнь с изрядным капитальцем, что само по себе не плохо, но еще и с привычкой помыкать людьми, единственным недостатком которых был иной цвет кожи, чем у них. Они владели плантациями сахарного тростника где-то на Ямайке или на Гаити, и Декс утверждал, что в их доме пьют «адский» ром.