Я путешествую одна
Шрифт:
Христианские девочки. Сразу же распространились слухи, что они поселились в старом доме в лесу около Литьённа, где никто уже давно не жил. И то, что они отремонтировали его и теперь там все по-другому, – подозрительно это все, считали люди. Вроде бы они назывались «Друзья Смита», но может, и нет, а кто-то состоял в «Друзьях Смита», но решил, что они недостаточно хороши, и поэтому основал свою собственную секту – это связано с религией или что-то в таком духе. Каждый думал, что что-то знал, но на самом деле никто не знал ничего, только что их дети не ходили в школу и что у них все было о Боге и христианстве и тому подобном. Тобиасу это очень нравилось, он быстро понял, что если вдруг ему указывали на его одежду или речь заходила про бедных людей, он мог просто перевести разговор на христианских
Тобиас отложил нож и посмотрел на часы. Брата не было уже довольно долго, и он начал волноваться. Не потому что им нужно домой – никто не следил, во сколько они приходят и уходят. Тобиас надеялся, что в холодильнике найдется что-нибудь, чтобы покормить брата вечером. Все остальное он научился делать сам. Он мог поменять постельное белье, запустить стиральную машинку, собрать рюкзак брату – на самом деле, практически все необходимое, кроме еды. Он не хотел тратить свои деньги на еду, ведь это несправедливо, но обычно на кухне что-то было, пакетик супа или немного хлеба с вареньем. Обычно им хватало.
Он воткнул ветку в землю около пенька, на котором сидел, и встал. Если они пойдут охотиться на буйволов, то уже пора. Он любил укладывать брата спать до девяти, во всяком случае, по будням. Так было лучше для них обоих. У них была общая комната наверху, и Тобиас любил те редкие часы, когда брат уже засыпал, а он мог читать под лампой перед сном.
– Торбен?
Тобиас пошел в лес в ту сторону, куда улетела стрела и отправился брат. Ветер усилился, и вокруг него зашумели листья. Ему не было страшно, он гулял один много раз и в ветер, и в непогоду, ему даже нравилось, как природа брала верх и сотрясала все вокруг. Но вот братишка может испугаться.
– Торбен? Ты где?
Внезапно он почувствовал укол совести за то, что говорил о христианских девочках. Ложь, почерпнутая из книг. Он решил как-нибудь предпринять небольшую экспедицию, как мальчики в «Повелителе мух». У которых не было взрослых. Выбраться из дома, взяв с собой немного еды и фонарик, и пойти к Литьённа. Он знал дорогу. Посмотреть, правда ли все то, что про них говорили. Интересно и познавательно – вот, теперь он вспомнил, что прежний учитель делал на уроках: он всегда говорил, что сейчас они будут изучать что-то интересное и познавательное, поэтому должны сидеть тихо и слушать, но так никогда не было, было неинтересно и не особенно познавательно, ведь Тобиас ничего не помнил из этих уроков. Еще он вспомнил одну вещь, которую ему сказал дедушка, когда они ехали на старой красной «вольво», не всем стоит заводить детей, некоторым не стоит быть родителями. Он это хорошо запомнил, может быть, так же бывает и с учителями? Может быть, им просто не подходит эта работа, поэтому они каждый раз приходят на уроки с грустными лицами?
Его ход мысли был прерван шевелением в кустах неподалеку. Как из ниоткуда перед ним появился брат, со странным выражением лица и большим мокрым пятном спереди на штанах.
– Торбен? Что там такое?
Брат посмотрел на него пустыми глазами.
– Там ангел висит в лесу одиноко.
– Что ты имеешь в виду?
– Ангел висит в лесу одиноко.
Тобиас обнял братика, почувствовав, как тот весь дрожит.
– Ты нашел то, что искал, Торбен?
– Нет. Она висит там в лесу.
– Можешь показать мне, где?
Братик посмотрел на него снизу вверх.
– У нее нет крыльев, но я почти уверен, что это ангел.
– Покажи мне, – серьезно сказал Тобиас и подтолкнул брата в сторону елей.
13
Миа Крюгер сидела на камне и смотрела на закат над Хитра последний раз.
Семнадцатое апреля. Остался один день. Завтра она встретиться с Сигрид.
Она чувствовала усталость. Не ту усталость, когда хочется спать, а усталость от всего. От жизни. От людей. От всего, что произошло. Она нашла своеобразный покой перед тем, как Холгер показал ей эти фотографии. Но после того как он уехал, это уродливое чувство снова поднялось в ней.
Зло.
Она сделала глоток из бутылки, которую взяла с собой, и натянула шапку плотнее на уши. Становилось холоднее, весна все-таки не пришла раньше времени. Она просто обманула всех, сказав, что уже в пути. Миа была рада, что у нее есть бутылка для согрева. Не так она представляла свой последний день. Она планировала успеть как можно больше. Последние двадцать четыре часа жизни. Птицы, деревья, вода, свет. На день отдохнуть от таблеток, почувствовать вещи и себя вживую, в последний раз. Но так не получилось. После отъезда Холгера потребность в подавлении чувств только росла. Она больше пила. Принимала больше таблеток. Просыпалась, не замечая, что спала. Она пообещала себе не переживать из-за того, что увидела в папке. Идиотизм, конечно же, когда это ей удавалось отстраниться от таких вещей? Работа. Для других это, может, и была работа, но не для Мии. Она всегда принимала близко к сердцу все свои дела. Чувствовала душой, словно сама была жертвой всех этих преступлений. Похищенной, изнасилованной, избитой железными прутьями, прожженной сигаретами, отравленной передозировкой наркотиков, шестилетней девочкой, повешенной на дереве на скакалке.
Почему на учебниках стояло не ее имя?
Ведь все остальное было спланировано до мелочей.
Твою мать.
Она пыталась забыть взгляд маленькой девочки на дереве, но не могла выбросить из головы. Все это выглядит как театральная постановка. Почти что игра. Как сообщение. Но для кого? Для того, кто найдет ее? Для полиции? Она перерыла свою память в поисках дел, где фигурировало имя Ане, но ничего не вспомнила. Именно к этому Миа раньше была особенно способна, но теперь голова больше не работала. И тем нее менее, в этом что-то было, что-то, на что она никак не могла выйти, и это раздражало ее. Миа посмотрела, как солнце село в море, и попыталась сконцентрироваться. Сообщение? Для полиции? О старом деле? О нераскрытом деле? У нее было не так уж много нераскрытых дел в карьере. К счастью. И все же была парочка. Богатая пожилая женщина была найдена мертвой в своей квартире на Бугстадсвейен, но они не нашли признаков убийства, хотя Миа и была уверена, что ее убил кто-то из наследников. В том деле не было имени Ане. Они помогали полиции Рингерике в деле о пропаже несколько лет назад. Пропал маленький ребенок, швед взял на себя вину и покончил с собой, но ребенка так и не нашли. Дело закрыли, хотя у Мии были аргументы оставить его открытым. Насколько она помнила, там тоже не было имени Ане. Паулине. Шесть лет. Не шесть ли лет назад исчез ребенок? Миа осушила бутылку и позволила глазам отдохнуть на горизонте, пока она пыталась заглянуть внутрь себя. Назад. Шесть лет назад. Там что-то было. Она почти чувствовала это на языке. Но оно не выходило на свет.
Твою мать.
Миа пошарила в карманах в поисках таблеток, но ничего не нашла. Она забыла положить новых. Все они лежали на столе в гостиной. Все, что остались. Достаточное количество. Готовы к употреблению. Вообще она хотела дождаться рассвета. Лучше отправиться в путешествие при свете, думала она. Если я отправлюсь в темноте, вдруг я в ней потону? Но сейчас она передумала. Все, что нужно было, – чтобы время перевалило за полночь. С 17 на 18 апреля.
Пойдем, Миа, пойдем.
Не так представляла она себе конец. Она встала и выбросила пустую бутылку в море. Разозлилась на себя, не надо было мусорить, этот запрет крепко сидел в ней с детства. Красивый сад. Мама и папа. Бабушка. Надо было написать письмо в бутылке. Сделать что-то красивое в свои последние часы на земле. Помочь нуждающемуся. Раскрыть дело. Она хотела снова подняться к дому, но ноги не слушались. Она осталась стоять, крепко прижав к телу руки, в холоде, внизу на камне.
Ане ЙВ. Ане ЙВ. Ане ЙВ. Ане ЙВ. Паулине. Нет, Ане. А не Паулине.