Я с тобой
Шрифт:
Закончив эту фразу, женщина отвернулась и уткнулась виском в защитную решетку на раме. Со спины она выглядела не такой уж высокой, и даже скорее хрупкой, а в ее позе была какая-то обреченность.
Дон некоторое время вдыхал запахи и слушал звуки улицы, хотя с той стороны окна был квадратный замкнутый двор, каких тут, оказывается, было немало, он успел их повидать на обратном пути из участка. Полная противоположность их образу жизни, эти дворы, грязные и мрачные.
Город сумасшедших.
Когда она снова повернулась к нему, он понял, что это был предоставленный ему шанс отказаться, и даже на секунду
– Наверное, я ошибаюсь, - ответил ей Дон.
– Наверное, она не была хорошей или что там еще принято считать достоинствами. Может быть, она была глупой и слабой, и даже ограниченной, я не знаю. Не успел узнать. Но ведь ценность таких людей не в том, какие они сами, а какими рядом с ними становятся другие. И поэтому она особенная. Для меня. Я не знаю, что еще сказать. Я должен попытаться.
Ему показалось, или в лице женщины выразилось облегчение, словно его слова сняли какой-то камень с ее души. Это продлилось всего секунду, потом обычная складка снова залегла у нее между бровей. Если бы не выражение сосредоточенности, ее можно было бы назвать красивой.
– Ложись, - приказала она.
– И закатай рукав.
10. Ковровая бомбардировка
Когда она перестала слышать Дона, Вика и сама не помнила. В машине еще наблюдала за событиями и даже возмущалась, а потом ей стало все равно. Точнее, она как-то сразу устала. Молчание - золото, сон - роза, как говорил какой-то писатель. Она всегда хотела выспаться на год вперед, чтобы сделать то, и другое, и третье, и на все не хватало времени, а сейчас как раз повод, раз она больше не может принимать участие в разговоре.
Это оказалось неожиданно легко. Стоило только ослабить внимание над картиной мира, как изображение перед глазами стало мутным, а сознание заволокло туманом, похожим на ватное одеяло, в котором бабушка ставила кашу на ночь, сопротивляться ему не хотелось, да и смысла не было - у нее же нет голоса. Пусть об этом думают другие, пока она отдохнет.
А вот спать было приятно, хотя сны снились странные. В них кружились Антон, она сама, Дон, почему-то похожий на растрепанную птицу, какие-то машины и пирамиды, а потом и они погасли, и она осталась висеть в пустоте и тишине своей собственной галактики, молчаливой, аморфной и тихо сворачивающейся в плотное ядро.
Разбудило ее что-то странное. В черноте вспыхнул и расцвел белый шар, словно взорвалась маленькая бомба. Это было... красиво? Да, но не настолько, чтобы вывести ее из дремоты. Однако белый шар повторился, и на этот раз их было два. Они мерцали в темноте, постепенно угасая, они были яркими, и беспокоили, как зудящее место. Потом шаров стало три, после этого их количество увеличилось настолько, что они заняли все пространство вокруг нее, горели адским огнем. А после этого шары начали сменять друг друга и расцветать с ужасающей скоростью.
От черноты не осталось и следа, небо вокруг нее заполнилось ослепительно-белым до рези сиянием, а шары все продолжали взрываться и прибывать, толкая друг друга боками в черном небе. Они были похожи... На что они были похожи? Услужливая память немедленно подсунула ей картинку с дирижаблями времен блокады, белыми в черном воздухе.
И в ту же секунду рядом с ней оглушительно завыла сирена, а огромный серый дом, которого тут точно не было, осел в руинах на тротуар. Реализм картинки был зашкаливающим, и в ней было что-то ужасающе знакомое. Вику охватила паника.
«При артобстреле эта сторона улицы...» Когда она видела эту табличку? Почему сейчас пустой трамвай, подпрыгивая, слетел с рельсов и превратился в груду мятого железа? Кто это делает?
«...наиболее опасна». Фонарные столбы сломались как спички, пока взрывная волна несла вдоль по улице мусор и обломки рам, выбивая в воздух остатки стекол. Что за улица? Не узнать, смятая жестяная вывеска со звоном упала на кучу битых кирпичей.
Перемещаться в городе, который бомбят, было страшно, хотелось закрыть голову и заползти в какую-нибудь щель, но таких щелей оставалось все меньше, и Вика поняла, что это ковровая бомбардировка, та самая, когда не остается ничего целого на огромном куске земли. Откуда она про нее знает?
Но ведь здесь должны быть бомбоубежища? Бомбоубежище есть в каждом крепком доме у них в городе. Может быть, в этом? Нет, снаряд моментально раскурочил его как фанерную декорацию. Этот? Тоже нет, сложился, как карточный домик. Вот этот выглядит надежно, у него крепкие стены и толстая крыша, и даже бочка с водой в углу, все как положено, значит, можно заползти в угол, спрятать голову в колени и переждать.
Налет шаров казался бесконечным, стены дрожали, Вика скулила, ощущая каждый удар чем-то вроде спинного мозга, от которого вставали дыбом все нейроны, и скоро у нее не осталось никаких желаний, кроме одного - чтобы это все кончилось. Как угодно, чем угодно, только чтобы не слышать этих взрывов. Так было до тех пор, пока казавшаяся надежной стена дома неожиданно не осела, открыв Викиным глазам масштаб катастрофы. Сровнять с землей... Вот как это бывает.
Стало пусто и тихо. Сирены умолкли, тишина ударила по ушам как лопнувшая струна, и шары почему-то замерли в воздухе, огромные, в расчерченном лучами прожекторов небе, точно время остановилось. В этом беззвучии к ее ногам подкатился предмет, разбрасывающий искры, от которых пол немедленно начинал тлеть.
Зажигательная бомба.
Бомба была черной, тусклой, с белой надписью на чужом языке. От небольшого усилия зрения эти черточки встали на места, сложившись в надпись, знакомую ей по фильмам о войне, и Вика застыла на месте от ужаса.
Одна часть ее сознания, парализованная страхом, была цивилизованной и законопослушной, она хотела закричать и закрыть глаза, свернуться в клубок и умереть безболезненно а вот вторая... О наличии второй Вика даже не подозревала. Вторая часть нее от прочтения этой надписи издала низкое звериное рычание, ставшее для нее самой откровением - словно ничего хуже этой надписи в жизни ее еще не оскорбляло, ни бомжи, ни хамы-продавцы, ни даже Антон со своим подлым нападением. И в момент застывшего времени она могла выбирать, к какой части ей присоединиться.