Я третий нанесла удар
Шрифт:
Наконец Сара встала.
— Айон, — спросила она, — после обеда ты опять пойдешь работать?
— Нет, — Драммонд покачал головой, — ты ведь знаешь, что я никогда не работаю во второй половине дня. Утром и с девяти вечера до полуночи. Зато Гарольд, — он показал на Спарроу, — будет мучиться над одной головоломкой, которую мы сами создали и пока не можем решить. После ужина я его сменю.
Молчавший Спарроу только согласно кивнул головой.
— Я останусь с вами. — Филип Дэвис придвинулся к нему. — Я немного думал над уравнением С и… — он понизил голос. Неожиданно внимательно слушавший Спарроу взял его под руку и, бросив коротко: — Извините, дела! — удалился вместе с ним.
— Я
— Посмотрим! — Сара сложила руки, как боксер перед выходом на ринге и потрясла ими над головой. — Буду драться, как львица за своих детенышей. — Помахала рукой мужчинам. — Через час найдете нас на корте, если будет охота.
Они вошли в дом. Алекс достал сигареты и угостил Драммонда. Оба закурили и медленно пошли к террасе над морем.
«Где этот американец?» — подумал Алекс и сказал:
— Твоя жена говорила мне, что у вас есть еще один гость.
— А-а, Гастингс! — Драммонд улыбнулся и показал рукой на море. — Поплыл на рыбалку со старым Мэлэчи. Взяли лодку и двинулись сразу после завтрака. Он приехал сюда с целым арсеналом различных американских снастей для убийства рыб, будто готовился к войне. Наш Мэлэчи только покачал головой, глядя на заморские чудеса. Потом они отправились в море, и Мэлэчи поймал пять прекрасных рыб, а Гастингс — ни одной! Нужно было видеть лицо Мэлэчи, когда они вернулись, — воплощение всех консервативных сил мира! Словно хотел сказать: «Ну, что я говорил! Самое лучшее — это старые, добрые методы предков». Мэлэчи взял с собой удочку, которую получил от моего деда, когда был еще мальчиком. Ловит на протухшее мясо, цепляя его на такие крюки, что, казалось бы, самая глупая рыба не наденет на них свою пасть. Но надевают!
Они подошли к балюстраде и остановились, глядя на море. По обе стороны Саншайн Мэнор линия берега изгибалась, образуя из почти отвесно возвышавшихся белых скал огромный полумесяц, в центре которого и располагалась усадьба. Далеко на горизонте виднелся дым плывшего на запад невидимого парохода. Ближе море было покрыто мелкими волнами. Сверху и с такого расстояния оно казалось огромным лугом, по которому мчались, потрясая белыми гривами, бесчисленные табуны лошадей.
— Это лодка? — спросил Алекс, указывая на ярко-красный парус, поднимавшийся и опадавший в водной ряби.
— Да! Это они. Уже возвращаются.
Лодка медленно приближалась к пристани, скрытой под скальным обрывом.
— Спустимся к ним, — сказал Драммонд, — посмотрим, как сегодня им повезло. Я хочу, чтобы наш гость хоть что-то поймал перед отъездом. Иначе весь его визит окажется бессмысленным. Он приехал только за крупной рыбой, но до сих пор не поймал ничего.
Они двинулись вдоль балюстрады. В конце ее за большим камнем, среди зарослей дикой розы, создавших второй естественный барьер, начинались узкие высеченные в камне ступеньки, зигзагом уходившие вниз, к морю.
— А кто он такой? — спросил Алекс. — Тоже химик? Ты не обижайся, но я совершенно не знаю знаменитостей в этой области, кроме тебя, естественно.
— Обо мне не говорим! — Не останавливаясь, Драммонд развел руками и стал похож на большую птицу на фоне далекого моря и ближних скал. — Чем больше работаю, тем меньше понимаю. На данный момент я определил и систематизировал те задачи, которые для меня абсолютно неразрешимы. И с каждым годом их становится все больше… Но обо мне не говорим! Роберт Гастингс — большой ученый. Я сказал бы, что он приехал сюда не только за крупной рыбой. Действительно. Он собирается познакомиться с нашей работой, но и это не самое главное. Прежде всего он хочет, чтобы мы все: Спарроу, я и даже молодой Дэвис — переехали в Америку и начали работать вместе с ним. Он сказал, что верит в нас. То есть американские промышленники понимают, что сейчас мы их немного опережаем Не могу сказать, что это меня огорчает. Их общество очень высокого мнения о себе и абсолютно убеждено, что весь прогресс должен зарождаться у них. За миллион фунтов я не согласился бы лишить себя удовольствия опередить их на несколько сантиметров.
Они преодолели уже половину спуска. Лодка приближалась. Можно было различить в ней двух человек: один сидел у руля, управляя парусом, а другой стоял на носу, покачиваясь на широко расставленных для равновесия ногах. Они направлялись к невидимой отсюда тихой пристани, примыкавшей к маленькому кусочку плоского пляжа. Алекс вспомнил, что во время отлива пляж многократно увеличивался и можно было по нему пройти несколько сот ярдов туда, где сейчас бушевали волны.
— Кажется, у Гастингса что-то есть! — воскликнул Драммонд.
Действительно, стоявший на носу держал в руках что-то похожее на продолговатый мешок. Лодка преодолела барьер волн и, описав полукруг в спокойной воде, уткнулась носом в песок. Тут же они услышали крик:
— Наконец-то я поймал ее, Айон! Поймал ее! — Гастингс махал им рукой. Сидевший на корме другой рыбак выскочил из лодки, как только нос ее коснулся берега, и по колено в воде умело стал подталкивать судно, используя набегавшие на берег волны. Стоявший на носу соскочил на землю и тут же снова схватил добычу. Алекс и Драммонд уже спустились вниз.
— Смотри! — сказал рыбак. Действительно, рыба поражала: почти треугольная, с мерзкой пастью, полной жутких зубов, но сейчас бессильно раскрытой. — Ударил ее гарпуном! Целый час потратил, пока удалось втащить на борт. Если бы не Мэлэчи, ничего бы не получилось. Протащила нас почти на две мили в море, против ветра, даже поднятый парус не помог. Только там мне удалось ударить ее второй раз, и она потеряла силы.
— Прекрасный экземпляр! — сказал Драммонд, хлопнув рыбу по хребту, чешуя которого напоминала скорее латы средневекового рыцаря, чем то, что люди обычно называют рыбьей чешуей. — Познакомьтесь. Это — мистер Джо Алекс, мой друг со времен войны, а это — профессор Роберт Гастингс, мой приятель и одновременно конкурент в делах, связанных с одним желтым материалом, а вернее, с тем, что из него удастся получить…
Алекс пожал руку профессора. Из-под капюшона рыбацкого костюма на него смотрели умные, спокойные глаза, выразительные и ясные. «Оптимист… — подумал Алекс, — прирожденный оптимист, которому к тому же повезло в жизни. Но достаточно интеллигентен, чтобы понимать, что это заслуга не только его, но и судьбы». У американца оказалось худое, с резкими чертами лицо, может, по строгим канонам и не красивое, но применительно именно к таким лицам употребляют выражение «мужская красота», что чаще всего бывает соединением загара, энергии, предприимчивости и радостного восприятия жизни. «Один из тех, кто любит женщин, собак и детей. Наверняка охотник, рыбак, может даже, хороший пловец или летчик-любитель. Обожает свою работу и хочет добиться в ней совершенства, в то же время отдает себе отчет, что жизнь состоит не только из работы…» Все это он подумал, глядя не на американца, а на другого человека, выходившего из воды. Из-под капюшона показалось старое, сморщенное и обветренное лицо. Только глаза были молодые, прозрачно-голубые и такие же чистые, как у пятилетнего ребенка.