Я третий нанесла удар
Шрифт:
— За здоровье нашего гостя! — сказал Айон Драммонд, поднимая рюмку. — К сожалению, это его последний ужин здесь и в последний раз мы все сели за стол с профессором Гастингсом. Разумеется, я уверен, что вскоре мы встретимся: наш мир становится все меньше, и мы все чаще перебираемся с континента на континент, чтобы увидеться со старыми знакомыми и познакомиться с их новыми достижениями. Пью за здоровье нашего гостя и за то, чтобы мы смогли чаще навещать его прекрасную лабораторию, слушать его великолепные лекции, восхищаться достижениями, принадлежащими ему и его знаменитым коллегам, всей стране, так много сделавшей для развития науки!
Все поднесли рюмки к губам. Выпив, Алекс не мог избавиться от чувства, что хотя тост Айона был полон искреннего дружелюбия, однако в нем скрывалась нотка иронии. Но если даже профессор Гастингс уловил ее, то ничем не выдал себя. Подняв рюмку, он поблагодарил за гостеприимство и пожелал обоим ученым успешного окончания работы, которую, может быть, ждет весь мир, хотя еще и не знает об этом. Все казалось очень милым, и общее настроение становилось лучше и лучше. Даже молчаливый Спарроу пытался высказать добрые пожелания уезжавшему Гастингсу. А сидевшая рядом с ним Люси, которая с очаровательной беспомощной улыбкой позволяла то ему, то сидевшему с другой стороны Филипу Дэвису разрезать себе еду, сделала несколько столь остроумных замечаний, что Алекс посмотрел на нее с удивлением. Ему казалось, что он — хороший психолог и с первого взгляда может оценить, на что способен человек, с которым его недавно познакомили. А тем временем Люси Спарроу демонстрировала все новые свои грани. Он посмотрел на ее мужа. Еще одна загадка. Этот коренастый, сильный, вероятно, несколько ограниченный рамками своей профессии человек и она! Что их соединяло? Любила ли она его? Конечно! Не вышла же замуж ради состояния — сама прекрасно зарабатывала. Не могла привлечь ее и слава, так как Люси была еще более известна, чем он. Эффектные операции и редкая красота этой женщины служили постоянной темой фоторепортажей и газетных заметок. На медицинских конгрессах ее окружала толпа коллег и журналистов. Он сам видел массу таких снимков. Если она была не так популярна, как сидевшая напротив нее Сара Драммонд, то ведь трудно сравнивать популярность, которую приносит сцена, с той, которую создает тишина операционной. Так откуда взялся в ее жизни Спарроу? А может, просто полюбила его, потому что именно такой человек оказался предназначенным ей для любви? Алексу очень часто приходилось наблюдать любовь двух внешне противоположных людей. Но вот как Спарроу, имея такую жену, мог искать любовных приключений на стороне, вдобавок с женой приятеля, с которым вместе работал? Он посмотрел на Спарроу, тихо беседовавшего с Люси. Тот осторожно поправлял ей сползавшую с плеча повязку. Да, это были именно те удивительные человеческие поступки, необъяснимые порывы, бессмысленные падения, трагические бездорожья, по которым ступают даже самые рассудительные. Потому-то жизнь всегда несет в себе элемент неожиданности. Посмотрел на Сару. Она, слегка наклонившись влево, что-то говорила американцу. «Нет, я не удивляюсь Спарроу, — подумал Алекс, — и не удивляюсь никому. Но Айон? Не верю, чтобы Спарроу был единственной изменой в ее жизни. Эта женщина живет так, как хочет и берет все, что хочет. Все же мне кажется, она любит одного моего Айона. Если он никогда не узнает об изменах жены, будет счастлив до конца жизни. Но вдруг случайно ему станет известно?..» Он знал Айона. Знал, что это могло бы сломать ему жизнь. Сломать по-настоящему. Нет ничего более ужасного, чем обманутое доверие доверчивого человека. Сара, пожалуй, тоже об этом знала… «Будь осторожна! — подумал он. — Будь, Бога ради, осторожна!» Усмехнулся в глубине души, как всегда, когда ловил себя на взращенном на жизненном опыте цинизме. Но он желал им обоим всего самого наилучшего и был убежден, что единственно и возможное, и необходимое для их счастья — это ее осторожность.
Сара как раз говорила:
— В Нью-Йорке мы будем выступать в марте, поэтому, если вы будете в городе, я прошу вас обязательно навестить меня.
— А в каких пьесах вы будете играть? — спросил Гастингс. — Предупреждаю, что театр не самая сильная сторона моего образования.
— В «Гамлете» буду играть Офелию, в «Макбете» — леди Макбет, а в «Орестее» — Клитемнестру.
— Вот как! — Люси подняла голову. — Великолепно! Я никогда не видела их на сцене, но всегда очень хотела посмотреть. Тем более с тобой. Вы будете играть все три трагедии «Орестеи» вместе?
— С купюрами. Во всяком случае, я буду играть все, что Эсхил написал о королеве.
— Ты уже знаешь роль? — Люси явно заинтересовалась.
— Да… — Сара заколебалась… — Не так, чтобы играть, разумеется, но знаю ее уже много лет.
— Покажите нам хотя бы фрагмент, — попросил Гастингс.
— Да, покажи! — Драммонд был очень доволен. Алекс присматривался к нему, глядевшему на жену влюбленно и спокойно.
— О, только не сейчас… — Сара засмеялась, ее лицо залилось темным румянцем, словно у девочки, которой учительница предложила прочитать стихотворение перед классом.
— Обязательно сейчас, милая! — Драммонд взял ее за руку. — Может быть, хоть так я тебя услышу. Живя здесь, я совершенно забыл, что у меня жена — актриса. Видел тебя на сцене всего лишь пару раз в жизни. Покажи, Сара!
— О, если ты просишь… — усмехнулась так, будто хотела сказать, что стоит ему пожелать, и она будет декламировать и в горящем доме, и на дне моря.
Прикрыла на мгновение глаза. Все затихли. Алекс посмотрел на Спарроу. Ученый сидел абсолютно неподвижно, взгляд его упирался в скатерть. Люси неосознанным движением нежно положила свою здоровую ладонь на его руку. Он вздрогнул. Алекс готов был поклясться, что в эту минуту Спарроу одолевали угрызения совести, но одновременно он многое дал бы, чтобы жена не афишировала свою нежность так явно. «Боже, как все глупо…» — подумал Алекс и перевел взгляд на Сару, которая начала говорить:
Вот я стою, гордясь, что дело сделано. Убила. Отпираться я не стану, нет. Накидкою, огромной, как рыбачья есть — О злой наряд! — Атрида спеленала я. Не мог он защищаться, убежать не мог. Ударила я дважды. Дважды вскрикнул он И рухнул наземь. И уже лежавшему — В честь Зевса Подземельного, спасителя Душ мертвецов, — я третий нанесла удар. Так, пораженный насмерть, испустил он дух, И с силой кровь из свежей раны брызнула, Дождем горячим, черным оросив меня. И радовалась я, как ливню Зевсову Набухших почек радуется выводок.Алекс смотрел на нее и не верил своим глазам. Это говорила не Сара Драммонд, а кто-то совершенно иной: зрелая женщина, еще тяжело дышавшая после ударов и возбужденная совершенным. Гордая, слегка презрительная, немного не уверенная в том, что принесет следующая минута. Но королева, повелительница многих подданных, стремившаяся говорить спокойно, чтобы принудить их к послушанию и не дать зародиться мысли о бунте и наказании. В ее лице ничего не изменилось, никакого грима, тон голоса и глаза оставались теми же. Но вся фигура была другой. Это была именно Клитемнестра!
Вот что случилось, старшины Аргосские. Не знаю, рады вы иль нет, а я горжусь. Когда б велел обычай возлиять богам Над мертвецами, то по праву полному Мы принесли бы жертву. Тот, кто столько бед Нам уготовил, сам из чаши бед хлебнул.Воцарилось молчание.
— О Боже! — тихо сказал Гастингс.
— Правда, жуткая женщина? — сказала Сара и рассмеялась. — Айон, налей мне немного вина, а то у меня пересохло в горле. Нельзя читать после острых приправ.
Ощущение тревоги улетучилось, и Алекс был благодарен Саре, что она не позволила продолжаться тягостному молчанию. Так могла поступить лишь действительно великая актриса. Не ожидая, пока кто-нибудь скажет что-то о том, что случилось минуту назад, она спросила:
— Как твоя рука, Люси? Я вспомнила, что счет пять — пять и ровно. Ведь ты выиграла последний мяч.
— Подожди… — Люси поднесла здоровую ладонь ко лбу. — Я внезапно почувствовала себя глупым ребенком, — сказала она. — Я всегда знала, что ты — великая актриса, но чтобы во время ужина, по желанию, в течение доли секунды… Нет, мы все со своими способностями просто дети против тебя. Ты гениальна! Впервые говорю это кому-то. Только сейчас я поняла, что такое настоящий гений. Смотрю на тебя и не знаю: то, что я вижу, настоящее или нет, ведь ты можешь измениться и стать кем захочешь и когда захочешь! — Помолчала. — Извини! — сказала тихо. — Я редко волнуюсь, но…
В эту минуту в дверях появилась Кэйт.
— Телефон из Лондона к мистеру Дэвису, — сообщила негромко, приближаясь к нему.
Филип Дэвис сначала ее не слышал. Сидел неподвижно, не отводя глаз от Люси Спарроу. Потом, видимо, слова горничной проникли в его сознание, потому что он сорвался с места, пробормотав извинения, и вышел.
— Я очень рада, что наши фокусы понравились уважаемым гостям! Очень большое спасибо и низко кланяемся! — прошепелявила Сара голосом старой нищенки с таким сильным лондонским акцентом, что все рассмеялись. — О чем мы говорили? Ах да, о твоей руке, Люси.