Я третий нанесла удар
Шрифт:
Ленч подали на террасе, обращенной к парку. У стола в этот момент находилась Сара, неожиданно ставшая выше и стройнее в темной юбке, белой блузке и туфлях на высоких тонюсеньких каблуках. Она ставила цветы в вазу и разговаривала с круглолицей Кэйт, которая только что принесла поднос с булками. Саре помогал высокий молодой человек — Филип Дэвис, догадался Алекс. У него были темные, коротко подстриженные и зачесанные назад волосы, маленькие усики и голубые глаза. Очень красивый мужчина, но сразу видно, что не особенно заботится о своей внешности. Из маленького кармашка его серого фланелевого пиджака высовывались четыре карандаша, а галстук, как сразу заметил Алекс, так плохо завязан, что напоминал скорее петлю, а не узел.
— Познакомьтесь, —
Алекс пожал руку молодого человека.
— Люблю женщин, детей и автомобили, — сказал тихо, — но каждое из них требует внимания. Правда, хорошо знаю только автомобили.
— Да уж! — Сара протестующе помахала розой. — Вы не думайте, что Айон рассказывал нам только о ваших геройских приключениях в воздухе. Кое-что знаем о вас.
— Вы принимали участие в том славном налете на Пенемюнде, — сказал Филип Дэвис с уважением. — Я читал об этом, а мистер Драммонд как-то рассказывал нам. Вы вели тогда самолет?
— Да. — Айон Драммонд стоял в дверях. — Был пилотом и восемь раз выводил нас на цель. Мы тогда не могли пробиться сквозь огонь противовоздушных батарей и истребителей. Два часа летали над Балтикой. Помнишь?.. Пред нами предстали огни Швеции. Как в сказке! Во всей Европе ночью не горел ни один уличный фонарь, а здесь вдруг издалека мы увидели освещенные города, огромные неоновые рекламы и яркие точки автомобильных фар на шоссе. Пожалуй, это была самая худшая ночь в моей жизни.
Он отошел в сторону, чтобы пропустить мужчину, которого Алекс раньше не видел.
— Мистер Спарроу, — представила Сара, — счастливый владелец нашей прекрасной Люси.
Спарроу, словно не слыша, подошел к Алексу и подал ему руку. Большая, тяжелая кисть заканчивалась короткими, широкими пальцами. Алекс произнес несколько банальных фраз, а когда Спарроу отошел и стал рядом с Драммондом, беседуя с ним вполголоса, внимательно посмотрел на него. Гарольд Спарроу был невысокого роста, но атлетически сложен, широкоплеч. Если бы не очки, он более всего походил бы на борца. Из-под очков смотрели умные, ясные глаза. Пожалуй, он был постарше Драммонда. Глядя на него, Алекс подумал, что в мире существует не много вещей, которых этот человек не завоюет, если действительно того захочет. Вся его фигура отражала уверенность в себе, силу и волю.
Из парка вышла Люси в том же белом платье, в котором он ее увидел впервые.
— Садимся! — Сара кивнула горничной. — Все наверняка очень голодны. Когда светит солнце, у людей лучше аппетит. Верно, Люси?
— Медицина ничего об этом не говорит. Но, пожалуй, верно. Однако я не хочу думать о своей работе. Послезавтра у меня очень трудная операция.
— А бывают легкие операции на мозге? — спросил Драммонд, накладывая себе салат.
— Да. Но эта будет трудной. — Люси умолкла.
— Расскажи. Каждый раз, когда ты рассказываешь о своих делах, я чувствую себя беззащитной. А это очень, очень приятно — чувствовать себя беззащитной хоть несколько минут.
— Сама операция вряд ли вас заинтересует. — Люси засмеялась, но нервно коснулась рубиновой подвески. — Операция — это несколько лиц, одетых в белое, и один, который спит и не знает, что с ним происходит. Тот, кто не делал операций и не атаковал болезни внутри другого, живого, беспомощного человека, не знает, как дорого это стоит. Как-то раз я отдала скальпель ассистенту и свалилась рядом с операционным столом. Меня приводили в чувство полчаса. Сейчас уже, к счастью, я так не переживаю. Но вначале я иногда впадала в панику. Это самое худшее для хирурга. Операция идет, каждая секунда на счету, а тут тебя вдруг охватывает ужасное предчувствие, что ты ошибешься, что рука дрогнет, что в кульминационный момент совершишь маленькую ошибку — на сантиметр, скажем, или на миллиметр, что, впрочем, иногда одно и то же. Больной не проснется.
Говорила она довольно спокойно. Алекс быстро оглядел сидевших за столом. Ярко светило солнце, вокруг цвели цветы и манил накрытый стол, но все словно бы забыли обо всем. «Люди всегда с особым вниманием слушают такие рассказы, — подумал он вскользь. — Каждый знает, что в любой момент может оказаться на месте больного. Вот и интересно, что думает врач в такие минуты». Заметил, что Спарроу смотрит на жену с явной гордостью. Еще пристальнее вглядывался в Люси молодой Филип Дэвис. Казалось, он впитывал каждое ее слово, принимая его как откровение. Этот наверняка был влюблен и при этом даже не мечтал о взаимности. Алекс пожалел парня и, как обычно бывает в таких случаях, почувствовал к нему невольную симпатию.
— Эта женщина, — продолжала Люси, положив на тарелку ломтик ветчины, — до недавнего времени выглядела, как самый нормальный человек в мире. У нее есть муж и ребенок. К счастью, она начала не с ребенка, иначе ей бы удалось. Однажды, когда муж вернулся со службы, она бросилась на него с кухонным ножом. Он сумел ее обезоружить, а сбежавшиеся на крик соседи вызвали врача. Ее привезли в сумасшедший дом со всеми признаками безумия. Вечером к ней вернулся рассудок. Она ничего не помнила и ничего не понимала. К ней допустили мужа, приняв, естественно, все меры предосторожности. Они очень любят друг друга и пришли в отчаяние. На следующий день приступ повторился: когда в палату вошел санитар, бросилась на него. Потом снова все прошло. Ее начали обследовать. Дело не прояснилось. Тогда она попала ко мне. По некоторым причинам я как раз искала такой случай. Мне казалось… — она прервала рассказ и снова прикоснулась к своей рубиновой подвеске. — Но не в этом дело. У нее на мозг давит небольшая доброкачественная опухоль. Еще двадцать лет назад она закончила бы жизнь в сумасшедшем доме. Опухоль возникла в месте, куда очень трудно добраться… Это симпатичная, милая женщина, у нее чудесная четырехлетняя дочь. Муж в полном отчаянии. Он хочет, чтобы у меня получилось… К сожалению, здесь может быть либо да, либо нет. Или операция удастся и она выздоровеет, или умрет на столе. Шансы примерно пятьдесят на пятьдесят. Эти люди мне верят. Муж подписал разрешение на операцию. Она хочет того же, невзирая на последствия. Я не удивляюсь этому. Должно быть ей страшно, когда так внезапно она теряет рассудок. К тому же опухоль постепенно привела бы к параличу, а затем и к смерти.
— Но почему доброкачественная? — спросила Сара. — Мне такое название кажется насмешкой по отношению к бедной женщине.
— Доброкачественная опухоль — это такая, которая после удаления не возрождается. Но хватит об этом.
— Хорошо, — рассмеялась Сара. — Я понимаю тебя. Ты думаешь так же, как и я, когда меня спрашивают: что вы чувствуете, играя леди Макбет, которая среди ночи вслушивается в крик жертвы. Иногда я думаю о пьесе, а иногда о новом платье, которое мне не успела сшить портниха. Для нас операция — это экзотика, чужой, потрясающий мир человеческого тела. А для тебя — как бы очень важный теннисный матч, где нужно полностью собраться и мобилизовывать все свои силы, чтобы победить.
— Ну, не совсем так… — Люси улыбнулась. — Но поскольку мы заговорили о теннисе, может, мы сыграем сегодня, если ты не устала? Ни один из троих мужчин, которых я считаю приятелями, не играет вообще.
— Я играю! — запротестовал Драммонд.
— Но у тебя никогда нет времени. Сыграем после ленча, Сара?
— Сразу после ленча нет, — Сара покачала головой. — Часок должна полежать. Можем сыграть в два часа, согласна?
— Договорились!
Подали кофе. Драммонд и Спарроу тихо беседовали. Из обрывков фраз Алекс понял, что речь идет об одном из последних испытаний. Филип прислушивался к разговору, но больше внимания уделял тому, о чем говорят женщины.