Я третий нанесла удар
Шрифт:
— Разумеется! — подтвердила Сара. — Посплетничали обо всех, включая и тебя. Мы ведь довольно интересная компания. Или нам только так кажется?
Джо пожал загорелую женскую руку с длинными, сильными пальцами. И только потом взглянул в лицо Люси.
Сара не ошиблась. Он увидел перед собой высокую, стройную молодую женщину с волосами настолько светлыми, что они казались почти белыми. Взгляд ее больших серых глаз, смотревших на Алекса, был умным и спокойным, но одновременно твердым. И еще он отражал нечто, что он назвал бы сдержанным достоинством. Глаза словно бы знали, что Люси Спарроу всю жизнь делает только то, что считает нужным и правильным, и не считали, что их необходимо прикрывать или отводить в сторону. Овальное
— Я очень рада знакомству с вами, — произнесла женщина мелодичным голосом и улыбнулась. При этом Алекс увидел два ряда неправдоподобно великолепных зубов и с трудом оторвал от них взгляд. — В рассказах Айона вы предстаете не то святым Георгием, не то Дон Кихотом нашей авиации. — В глазах ее вспыхнул серый веселый огонек. — Вы это подтверждаете?
— Разумеется, — Алекс склонил голову. — Чем лучше о нас говорят, тем лучше. — Только сейчас он смог окинуть ее взглядом всю. Она была одета в простое белое платье, а на стройных ногах носила сандалии с большими пряжками голубого цвета. Никаких цветков, никакого платочка, лишь маленькая рубиновая подвеска на тонкой цепочке поблескивала в разрезе платья на загорелой гладкой шее. Когда Люси повернулась, рубин выстрелил темно-красным лучом и погас.
— Ну, что я говорила? — сказала Сара, стоявшая рядом под руку с Драммондом. — Она неслыханно красива!
— Сара, умоляю тебя… — Легкий румянец появился на лице Люси Спарроу. — Умоляю тебя, дорогая…
— И подумать только, — рассмеялся Айон, — что взрослые люди позволяют этой женщине вырезать у себя кусочки единственного инструмента, данного им Богом для того, чтобы они могли о Нем думать. Идем наверх. Я покажу тебе твою комнату. Вещи оставь в автомобиле. Их заберет Кэйт, — он показал на молодую, круглолицую горничную, одетую в черное платье и беленький чепец, которая показалась в дверях и радостной улыбкой приветствовала Сару.
— Большое спасибо! — Алекс вернулся к машине и поставил на землю сначала чемоданы Сары, а затем и все свои пожитки. — Если можно, пусть Кэйт возьмет папку и пишущую машинку, а с чемоданами я сам справлюсь.
Но Айон уже подхватил чемодан и взял папку, поэтому Алексу досталась пишущая машинка и второй чемодан. Они начали подниматься вверх по ступенькам. Прежде чем войти в холл, Алекс обернулся.
— Кому принадлежит пишущая машинка? — спросила Люси, стоявшая на террасе рядом с Сарой. — Святому Георгию или Дон Кихоту?
— Дракону и Санчо Пансо.
Она покачала головой:
— Настоящая дама не разбирается в машинах. Она убеждена, что их выдумали мужчины, чтобы иметь достаточное количество гаек для откручивания и прикручивания в свободные воскресные дни. Я не разбираюсь ни в одной машине, даже пишущей.
— О Боже! — сказала Сара. — Придется мне поставить машину в гараж и больше не вспоминать о ней.
Она помахала рукой и захлопнула дверцу. Люси медленно спускалась по лестнице, направляясь к каменной балюстраде над обрывом.
— Идем, — сказал Айон, — если, разумеется, ты в состоянии оторвать взгляд от этой молодой дамы.
— В состоянии, — Алекс вошел в прихожую. Это была громадная светлая комната, сохранившаяся с тех времен, когда Саншайн Мэнор представлял собой наполовину укрепленную усадьбу и не подвергся еще перестройкам, которые в дальнейшем производили, следуя моде и меняющимся условиям жизни, его очередные владельцы. Прихожая пронзала дом навылет, разделяя его на две части, и заканчивалась большими застекленными и зарешеченными дверями, сквозь которые виднелись деревья главной аллеи парка. Посередине одной из стен располагался огромный камин, обложенный каменными плитами и украшенный родовым гербом Драммондов. Рядом с ним, справа, вела вверх лестница. Следуя за Айоном, Алекс силился вспомнить, куда она ведет. Мысленным взором видел он темные балки потолка и надпись на одной из них: «Чти Бога под этой крышей, и она никогда не рухнет тебе на голову. 1689»… или 1699? Они прошли поворот лестницы. Джо поднял голову.
— Восемьдесят девять, — сказал громко, — не забыл!
Айон обернулся.
— Будешь жить в той самой комнате, что и тогда. Я подумал, что тебе будет приятно вернуться в нее снова.
— В той, слева?
— Да.
Они поднялись на этаж и остановились перед дверью. По всей длине дома проходил узкий темный коридор, освещенный лишь двумя окнами на обоих концах. Алекс глубоко вдохнул. У дома существовал свой запах.
Айон открыл дверь и пропустил друга вперед, а затем вошел следом и поставил на пол чемодан.
— Даже часы те самые, — сказал Алекс, — и так же, как тогда, не идут. Я завел их, помнишь, и они звонили каждые пятнадцать минут.
Он осмотрелся. Вспомнил, как, лежа в кровати, думал о будущем в последнюю ночь перед возвращением в эскадру. Не верил, что увидит конец войны. Шел тысяча девятьсот сорок третий год. Время, когда даже тем, кто чтили Бога, крыша валилась на голову.
— Боже, как все было давно, Айон… — они посмотрели друг на друга, смущенно улыбаясь, как это случается у взрослых мужчин, когда они становятся сентиментальными на трезвую голову.
— Да… — Айон кивнул головой. — Но хорошо, что все кончилось. Ну, оставляю тебя одного. Через час будет ленч. Познакомишься со Спарроу и молодым Дэвисом, моим ассистентом. Они не встречали вас, потому что заняты в лаборатории. Сейчас и я туда пойду. Если тебе что-нибудь понадобится…
— …то здесь есть звонок для вызова прислуги, — быстро добавил Алекс и показал на укрытый за спинкой дубовой кровати звонок. — Я помню.
Айон усмехнулся и молча вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Алекс еще минуту постоял, рассматривая комнату. Затем принялся медленно распаковывать чемоданы. Разобравшись с ними, умылся в маленькой прилегающей к комнате ванной, выложенной старинным голубым кафелем, на котором были изображены сцены из «Метаморфоз» (причем греческих богов художник облачил в костюмы голландских мещан, живших двести лет назад). Вернулся в комнату и уселся в мягком кресле за маленьким столиком, на который поставил открытую пишущую машинку. Но даже не подумал начать печатать. Его охватило удивительное чувство, будто в полном сознании он погрузился в давно пережитой сон и ему приказали пережить его снова. Ощущал даже ту тревогу, которая мучила его без конца. Тогда он боялся. Боялся момента, когда снова вернется в эскадру и с наступлением ночи выйдет вместе с экипажем на темный аэродром, двинется к почти невидимой шеренге тяжелых машин. Одна из них снова понесет его в тот ужасный мир сверкающих, словно ножи, прожекторов, тихого шума разрывающихся снарядов противовоздушной артиллерии и ужаса перед ночным истребителем, который незаметно приближается в темноте, будто молодая летучая мышь к толстой, большой, ленивой бабочке. Потом это прошло. Он даже забыл о страхе. Сейчас сидел, стиснув пальцы на поручнях кресла, и ждал, когда часы зазвонят шесть раз. В шесть за ними должен приехать автомобиль с авиабазы.
Он невольно взглянул на часы. Но они молчали. Алекс встал и подошел к ним. Часы были старые, черно-золотистые и имели под стеклянной перегородкой маятник в форме солнца с лицом девушки, развевавшиеся волосы которой изображали лучи. Выше, на белом циферблате, виднелись голубые римские цифры. С верхушки часов взлетал золотистый крылатый юноша, держа у губ длинную трубу. Алекс открыл часы, всунул палец под маятник и нашел большой железный ключ. При заводе механизм тихо урчал. И вот Джо легонько подтолкнул пальцем лик солнца, маятник начал колебаться. Раздалось медленное тихое тиканье. Он посмотрел на свои часы. Без десяти двенадцать. Переставил стрелки часов, еще раз осмотрел комнату и вышел.