Я третий нанесла удар
Шрифт:
— Вот видите! — Паркер хлопнул в ладоши. — И вы, именно вы взрываетесь от возмущения, когда я говорю, что вы могли бы убить Айона! Ведь я имею право вас сейчас арестовать и еще не знаю, не сделаю ли этого, если… — он сделал паузу, — если вы не объясните мне, откуда взялось кровавое пятно на носке вашего левого ботинка. — Паркер наклонился и указательным пальцем дотронулся до ноги Гастингса. Алекс, который ни на секунду не спускал глаз с последнего, заметил, как его лицо покрыла смертельная бледность.
— Что? — спросил Гастингс. — Кровавое пятно?.. — Он закрыл глаза.
— Да, кровавое пятно. — Паркер выпрямился. С минуту они сидели молча. Потом Гастингс глянул вниз и задрожал.
— Что?.. Что вы собираетесь делать?.. Я… я не знаю, откуда…
— Собираюсь или отдать этот ботинок на химическую
— Но я… вы просто не понимаете, что для человека с моим положением… в научном мире. Вы отдаете себе отчет?
— А вы отдаете себе отчет, уважаемый профессор, в том, что вы, гость в доме, в котором убили хозяина, человека, заслужившего от вас же хвалебную характеристику, что вы, ученый с мировым именем и человек, как я понял, заботящийся о своей репутации, утаили уже на первом допросе правду и таким образом помогли убийце, если, конечно, вы сами не являетесь им.
— Но я… Я повторяю, что не убивал Айона Драммонда. Клянусь вам!
— Уважаемый профессор Гастингс! Я прошу вас не вести себя как ребенок. Может, вместо этого найдете способ убедить нас, что являетесь человеком, клятва которого что-то значит. Пока вы нас оскорбительным образом обманули. Этим самым, что бы вы там не думали, стали сообщником убийцы.
— Но я… Повторяю вам, что я не убивал Айона.
— А лишь находились здесь в ночь убийства, не подняли тревогу и топтались по крови убитого! Какая чушь!
Гастингс вертел головой, как боксер, получающий удар за ударом, но старающийся любой ценой додержаться до конца и не потерять сознание. Глубоко вздохнул.
— Когда Филип Дэвис зашел ко мне за той тысячей фунтов, он выглядел так странно, что я засомневался, в здравом ли он уме. Поймите, несколько минут назад у меня побывал профессор Спарроу — с ним за час до этого я оговорил условия, на которых он перебирается в Штаты. Теперь же профессор явился с безумным выражением лица — оказывается, он изменил решение по совершенно неизвестным мне причинам. Потом заходит Филип Дэвис и неожиданно дает согласие, хватает чек, после чего исчезает с ним так быстро, словно банки работают по ночам. Я был удивлен… Представьте себе мое положение. Я чувствовал… понимал, что между ними что-то происходит, что-то, о чем я не знаю и что влияет на их решения… Дело казалось мне очень серьезным… Я не только ученый, но и совладелец большого концерна в промышленности искусственных материалов. Для нас важно собрать лучших ученых со всего мира. Не стыжусь этого. Я ставлю условия, предлагаю большое вознаграждение, и можно с этим соглашаться или нет. Драммонд сразу отклонил мое предложение, и это ни в малейшей степени не изменило моего отношения к нему. По-прежнему утверждаю, что мировая наука потеряла одного из самых крупных своих ученых. Если бы он жил дальше, то достиг бы огромных успехов… Но, что я хотел сказать?.. Да. Так вот, я остался в комнате один. В течение часа Спарроу, который сначала согласился, — отказался, а Дэвис, который сначала отказался, — согласился. Я не знал, что и думать о них и об их удивительных поступках. Посмотрел в окно. В кабинете Айона еще горел свет. Я решил заглянуть к нему под каким-нибудь предлогом и разузнать, что же произошло. Был уверен, что каким-то образом он влияет на то, что происходит с двумя учеными. К сожалению, я не ошибался, хотя влияние оказалось совершенно иным, чем можно было предположить. Во всяком случае, сказал сам себе, не случится ничего плохого, если я спущусь вниз якобы для последнего разговора перед отъездом — ведь уезжать мне приходилось очень рано — и попробую сориентироваться, как обстоят дела с Дэвисом и Спарроу. Спустился. Дверь была закрыта. Я знал, что в кабинет не стучат, поэтому тихо нажал ручку. Когда я вошел, то увидел Драммонда сидящего за столом, а затем рассмотрел и остальное… Подошел удостовериться, жив ли он и нужна ли помощь. Но он уже был холодный. Я три года изучал медицину как дополнительный предмет.
— Да… — Паркер сел. — Когда вы вошли сюда?
— Может, в 12.10, а может, в 12.12? Мне трудно сказать, знаю лишь, что, выходя из комнаты, я посмотрел на часы — было где-то десять минут первого.
— И как долго вы находились здесь, в кабинете?
— Две, может, три минуты.
— То есть в 12.15 вы отсюда вышли?
— Видимо, да.
— Хорошо. Возвращайтесь в свою комнату, профессор. И прошу вас никуда отсюда не удаляться.
Гастингс встал. Он был все еще бледным.
— Надеюсь, вы не подозреваете меня в убийстве Айона? — с тревогой спросил он.
— Нет. — Паркер покачал головой. — Еще перед вашим приходом я знал, что вы не могли убить Айона Драммонда, но, вероятно, были здесь после убийства.
— Так вы знали! — Гастингс вышел, потирая ладонью большую лысину, на которой блестели капельки пота.
XV
«Ударила я дважды»
— А сейчас, к сожалению, мы должны поговорить с миссис Сарой Драммонд, — сказал Алекс. — Я не хотел бы присутствовать при этом. Все просто ужасно.
— Да, — вздохнул Паркер. — Мы должны поговорить с Сарой Драммонд, и я думаю, ты останешься. То, что убийца Айона все еще на свободе — гораздо более ужасно. — Посмотрел на часы. — Восемь утра. Девять часов назад Айон еще жил. И мог жить еще много лет… Я не уеду из этого дома без убийцы… Даже если какие-то дьявольские силы еще более запутают это дело. Но о чем речь, ведь я знаю, кто убил Айона Драммонда, точнее, знаю не я, знает полицейский во мне. Я мог бы уже сейчас выписать ордер на арест, и никто не смог бы оправдать лицо, на которого бы я указал. У нее одной нет алиби и есть мотив для убийства. У всех других или есть алиби, или нет причин для убийства. Как же все просто, как ясно! До того просто, что даже бессмысленно!
Алекс кивнул.
— Вот именно, — пробормотал, — так просто, что даже бессмысленно.
— Но не будем обращать на это внимание! — Паркер встал и принялся ходить по кабинету, держась на расстоянии от пустого кресла и кровавого пятна, уже почерневшего и впитавшегося в цветной рисунок ковра. — Видишь! Его кровь уже исчезает… превращается лишь в пятно на ковре. Позже отдадут ковер в чистку, и исчезнет его последний след. Не оставил детей, а жена оказалась неверной. Так проходит человеческая жизнь. Я не знаток театра, но существует ли более греческая трагедия? Вернется ли к нему жизнь потому, что мы — ты и я — знаем или догадываемся, кто его убил? Но он кого-то любил. Несмотря на все то, что мы знаем о ней, он ее любил. Поэтому мы должны отнестись к ней по-доброму. Он бы наверняка этого хотел. Был добрым. Может, даже простил бы ее, хоть это и сломало бы ему жизнь, если бы он остался жить. Джонс!
— Да, шеф! — Круглое лицо сержанта расплылось в улыбке.
— Что тебя так развеселило?
Джонс моментально стал серьезным и вытянулся в струнку.
— Ничего, шеф… Только мисс Сэндерс…
— Только у мисс Сэндерс премилые ямочки на щечках, да? Но вы прибыли сюда за счет королевской казны не для того, чтобы любоваться ямочками мисс Сэндерс. А мисс Сэндерс пусть займется своими делами, если они у нее вообще есть!
Через открытую дверь Алекс услышал тихий отзвук быстро удалявшихся шагов.