Я возьму тебя с собой
Шрифт:
– Никита, ты совсем рехнулся?! Там же электричество, не вздумай даже, - шарахнет так, что даже от тебя мало что останется!
– Я тебе что, Пашка, совсем дурак? Я умный, не то, что некоторые. Я только шланг засуну, и на продув включу.
Я ошарашено смотрю на это чудо. Нет, ведь надо же, как у этого ребёнка мозги работают. Какой, однако, пытливый ум…
– Ну вот, - теперь пылесос запирать надо будет. Утюг от тебя уже прячут, - мало тебе этого, болячка ты? Сказал бы я, куда тебе надо бы шланг засунуть!
– Ну, скажи, скажи! Мало тебе носков было?! Ну,
– тут же заводится Заноза.
– В ухо!
– гаркаю я.
– Спокойно нельзя посидеть, да? Цыц, сказал, Никита! А ты, Паш, подумай, а что, пылесос, - это мысль.
– Да, как же, мысль! А мама-то твоя, Ил, совсем без ума, - такие бабки за джакузи отвалила. Сколько там, пятьдесят тысяч, семьдесят? А так бы пылесос в ванну сунул, и все дела. Нет, Никитос, мне вот непонятно, - нафиг американцы с Ираком этим долбанным связались только? Тебя бы в тыл к Саддаму забросить и все дела! Тот бы через цвай секунд, - лапки б к верху и готово! Ил, воду закрывай, да погоди ты, я сам…
– Всё, полная. Я ныряю, а ну-ка ноги подберите, разложились тут! Вымахали, Джорданы… Так, Илья, командуй, нет погоди, щас, продышусь… - Никита пыхтит, как маленький загорелый паровозик из мультфильма.
– Готов!
– Давай!
– командую я, дождавшись, когда на таймере обнулятся секунды.
Никитос, сложившись поплавком, поджав коленки к груди, скрывается под бурлящей водой.
– Зачем тебе таймер, ты ведь и так всегда знаешь точное время.
– Ну, не до секунды же. Кончай, Пашка, не щипайся.
– Эх, если бы не Заноза, я бы щас с тобой…
– Успеем, не останется же он с нами на ночь, сказали же ему.
– А мне сейчас хочется.
– Ты смотри, - не возбудись, перед Никитой неудобно будет…
Упомянутый Никита, тут же выныривает, шумно отфыркиваясь.
– Ну что, как? Сколько, Ил?
– Две минуты. Точнее, - минута, пятьдесят семь.
– Вау! Рекорд! На двадцать секунд больше!
– Подумаешь, рекорд!
– завидует Пашка, - Всё равно тебе до Илюхи, как до Пекина.
Усевшийся на своё место, не отдышавшийся толком Никитос презрительно смотрит на своего старшего брата.
– Молчи, ты, - сухопутное! Тебе и столько-то не продержаться. Ну, вот нырни, ну попробуй, ну давай!
Потакать Никитовым амбициям, греть его одиннадцатилетнее тщеславие?! Ну, уж это фигушки, на такое Пашка не пойдёт.
– А я вот ночник у нас в комнате испорчу, - проникновенно обращается он ко мне.
– Давно, понимаешь, у меня руки на него чешутся.
Никитос пытается, было, через меня дотянуться до брата, я перехватываю его не по возрасту сильные руки. Мы все втроём начинаем возиться и бултыхаться в ванной. Счастливый Заноза визжит от восторга. Нет, ну всё-таки добился своего, гадость мелкая!
– Никита, блин горелый! Хорош! Сейчас мы с Пашкой уйдём, сиди тут один.
Это совершенно не входит в представления Никиты о приятном времяпрепровождении, - в джакузи, конечно хорошо, но без нас с Пашкой скучновато. Он успокаивается, мы сидим, наслаждаясь покоем, тёплой водой, пузырьками воздуха, приятно щекочущими тело, - прямо живая реклама
– Паш, а Дорнье этот, - тоже немецкий самолёт? Да? Давно хотел тебя спросить, - почему ты немецкие машины собираешь?
– Потому что фашист он потому что!
– не может забыть про ночник Заноза.
– Понимаешь, Ил, - Пашка демонстративно не обращает на брата внимания.
– Я знаю, конечно, что сволочи они были. У нас с этим вот обормотом два прадеда в войну погибли. Но как тебе объяснить, - лучшие самолёты делали всё-таки они. Да что там, всё развитие современной авиации определили немцы. Братья Хортены, Липпиш, Вилли Месершмитт, Гюнтер у Хейнкеля, - что ни имя, то и гений. Да что там авиация, если бы не фон Браун, - фиг бы американцы на Луне побывали! И идею шаттла Зенгер предложил, а не Джон Смит, какой-нибудь… А лётчики их, - вообще, что-то нереальное. Наш Кожедуб официально шестьдесят два самолёта сбил, - так он трижды Герой. А у немцев высшую награду, - Рыцарский Крест с Дубовыми Листьями и Мечами, - после ста сбитых давали. Сотня, - это что! И двести, и триста бывало. Рекорд вообще, - триста пятьдесят два! И это подтверждённых только…
Увлёкшийся Пашка начинает рассказывать про Эриха Хартманна, про его наводящий на врагов ужас Чёрный Тюльпан. Я с грустью слушаю, - авиация, ёлки, это хорошо бы. Мне вспоминаются орды из-за Перешейка… Слушает даже Никита, он задумчиво сцепил пальцы и, шлёпая ладошками, поднимает маленькие фонтанчики.
– Я бы больше бы насбивал бы!
– уверено заявляет он, когда Пашка умолкает.
– Да, уж ты бы им всем дал, - это без балды! Ahctung, Ahctung, Zanoza in Luft! Все бы понизу разбежались, роняя фаустпатроны…
– Ну, всё, братцы сероглазые, давайте вылезать.
– Ну, Илья! Ну, давай ещё немножечко, не хочу вылезать!
– сразу же начинает ныть Никита.
– Так, Пашка, бери его за руки, я за ноги, и… - деловито командую я.
– Ну, всё, всё! Пашка, гад! А ну, пустите, в глаз дам! Ух, что я с вами сделаю, пожалеете! Здоровые, да? Справились, да?
Кое-как мы, всё-таки, вытаскиваем Никиту из ванной. Я быстренько накидываю на него махровое пушистое полотенце.
– Да стой же ты, пружина! Пашка, вытри его получше, и давайте в комнату, я здесь уберу всё.
– Смотрите-ка, флаг наш получился, - говорит Пашка, указывая пальцем в пол.
И точно, - мои белые плавки, Никитины синие трусики и Пашкины красные боксёры, улегшись друг подле друга, образуют на полу Российский триколор.
– Россия, вперёд!
– тут же орёт Заноза, высунув нос из-под полотенца…
Наконец, мы в комнате. Никита вальяжно устраивается на диване, явно рассчитывая проваландаться с нами до упора, а если повезёт, то и остаться всё-таки на ночь, - чем чёрт не шутит… Но у нас с Пашкой другие виды на эту ночь. Сунув ему в качестве откупного ещё одну грушу, нам хоть и с трудом, но всё же удаётся его вытолкать домой. Правда, напоследок он всё-таки выбивает из нас обещание взять его с собой в кино.