Я выбегаю в пять тридцать: история о том, как с помощью бега пережить потери, найти опору в себе и стать мамой

Кара Мари

– Тут очень жарко. Это из-за почек.

– У тебя больные почки? – я сняла с себя корзину и уставилась на него. – У меня у бабушки проблемы с почками. Она с юности не ест соленое и острое и алкоголь не пьет.

– А я ем и пью.

Я сделала возмущенное лицо и в молчаливом вопросе развела руками.

– Давай позже, – сказал он и показал продавцу жестом, что хочет купить панно.

Я не могла двинуться с места, ожидая подробностей. Рынок начал казаться бесконечным, мне уже не нужны были ни подарки, ни покупки. Я хотела знать! Мне стало ужасно неловко, что я полезла в больную тему. И чертовски любопытно. Я должна была знать все про человека, с которым сплю. С которым я буду делать ремонт.

В отель мы вернулись уже

под вечер с миллионом пакетов: то самое панно, ступка из кокоса для растирания пряностей, тряпичный рюкзак для меня, десяток пакетов том-яма быстрого приготовления, рамки для фото из деревяшек, несколько кулонов на сувениры, подставки под горячее, плетеные салфетки, деревянные тарелки, наволочки для подушек. Я торопилась все разложить, принять душ и оказаться на балконе с банкой местного пива в одной руке, сигаретой – в другой и ответами на все мои вопросы – от Никиты.

Нарезала купленные манго, достала не успевшее охладиться пиво из мини-бара, разложила все на столе и села ждать. Он вышел из душа в полотенце, повязанном на бедрах, сел рядом, мы вытянули ноги на перила балкона и закурили. Я сделала затяжку, выдохнула и левой рукой провела по длинному шраму на животе Никиты, который давно возбуждал мое любопытство, но я не задавала вопросов.

– Это от гормональных таблеток, которые мне давали, когда первый раз заболели почки. Ты живешь так же, питаешься, как и всю жизнь, но начинаешь молниеносно толстеть. И кожа лопается. Если б я знал, что так будет. А эти маленькие – от операции, – он сам показал пальцем на еще три шрама слева от пупка размером с монеты. – Мы тогда были в ресторане с бывшей женой, мне стало плохо, увезли в больницу.

– А что сейчас с почками? Ты знаешь, в моей семье все врачи, может, есть смысл…

– Да нет никакого смысла. У меня все нормально. Врачи однажды меня уже изуродовали, больше не хочу. Я смирился с тем, как выгляжу. Что теперь поделаешь. Но больше в больницах я лежать не буду. Сейчас надо только вес немного скинуть, и все нормализуется.

Я осторожно провела пальцами левой руки по каждому его шраму, словно рисуя узоры, потом наклонилась, поцеловала самый большой из них, сантиметров семь в длину, и положила голову ему на живот. Никита несколько раз провел рукой по моим волосам, убрал их с лица и, делая затяжку, произнес: «Ты же знаешь, что я тебя люблю?»

«Не знаю. Ты ни разу не говорил, – закрутился вихрь мыслей в голове. – Вообще не говоришь о чувствах. Иногда я боюсь, а есть ли они у тебя вообще. Но потом возвращаю себя в реальность и понимаю, что они нарочно спрятаны очень глубоко и закрыты прочной броней, чтобы как можно меньше внешних обстоятельств могли сломать или даже просто согнуть твой стержень. Я чувствую твою спокойную силу, я восхищаюсь твоей уверенностью в себе. Рядом с тобой я будто бы из девочки превращаюсь в женщину, обретая новые ценности – стабильность, надежность, предсказуемость, тягучесть. И мне сразу хочется быть лучшей версией себя – излечиться, восстановиться, усилиться и быть готовой. Нет, я не примеряю твою фамилию и не выбираю имена наших будущих детей, но мне бы хотелось…»

Я не собиралась ничего говорить вслух, хотела промолчать, но что-то подступило к самому горлу? Ой-ой, кажется, меня сейчас понесет.

– А ты детей еще хочешь? – произнесла я как можно спокойнее, лежа у него на животе, но хотелось подняться и упереться глазами в глаза.

– Хочу. Сына мне родишь?

– Это не ресторан, на пол так заказы не принимаются.

– Дочка уже есть.

– Пол ребенка зависит от мужчины.

– Тогда я сделаю все от меня зависящее.

– По рукам, – я медленно выпрямилась, имитируя расслабленность, и протянула ему ладонь пожать руки.

«Никита либо искусно подыгрывает, либо жестоко шутит, либо настроен серьезнее, чем я могу себе представить. Только прошу тебя, подруга, давай на этом сейчас притормозим с вопросами, а то такое прощупывание заведет тебя туда, откуда будет сложно выпутаться. Просто молчи, пока ветер без камней, и пей свое пиво», – подумала я и отложила оставшиеся вопросы.

Глава 8. Второй раз, как в первый

Первый раз одинаково стремно бежать и в старых кроссовках, и в специально подобранных с учетом физиологии, скорости и покрытия. Первый раз это вообще странно: ты не понимаешь, как правильно дышать, как наступать на стопу, что делать с руками, делать большой шаг или семенить. Ты бежишь и думаешь только о беге или даже о том, чтобы он поскорее закончился. Ты пыхтишь и похрипываешь, кое-где горит, а кое-где еще и щелкает. Скорее всего, вот-вот заколет бок. И ты останавливаешься с мыслью, что это не твое. И идешь, поверженная, домой. И это действительно не твое… до следующего раза.

Когда мы вернулись из отпуска, Никита объявил, что ему пора заняться здоровьем и похудеть: для максимальной мотивации он заключил с другом пари, кто больше килограммов скинет до Пасхи. Приз – дорогие брендовые очки, как у Джеймса Бонда. И они на пару стали избегать мучного и углеводов, купили вип-абонементы в самый дорогой в городе фитнес-клуб и начали через день взвешивать друг друга на граммы. Приближался день «икс», а участники пари шли ноздря в ноздрю. Я решила помочь Никите и рассказала про интервью с бегуном и про фото, где он был похудевшим на много килограммов.

Все те же старенькие кроссовки «Адидас», лосины, сверху жесткий наколенник и бордовая, на три размера больше ветровка Никиты – для пробежки сгодится все, лишь бы на нее выйти.

Первый раз мы пошли пешком на стадион недалеко от дома. «Сначала разомнемся, а потом пробежим несколько кругов», – сказал Никита, подошел к металлическому забору, отделяющему поле со старыми легкоатлетическими дорожками от территории комплекса, и осмотрел периметр. «Там», – Никита указал рукой на место, где был проход в заборе. Мы перешагнули через толстую металлическую цепь и пролезли меж двух приоткрытых створок на стадион. На дорожках бегали человек десять, на грязном, почти лысом поле два пацана гоняли мяч. Никита оперся на старые футбольные ворота правой рукой, а левой схватил за щиколотку левую ногу, поднимая ее к ягодице. «Надо тянуть вверх», – пояснил он. Никита не выглядел как атлет, но имел богатое спортивное прошлое: он бывший футболист, учился в спортивном интернате и поэтому взял тренировку в свои руки. Согнул ногу в колене и прижал руками к груди: «Вторую так же». Я все повторяла за ним: круговые движения руками, вращения тазом, махи ногой – сначала правой, потом левой. «Я в форме, я в тонусе, я в себе даже не сомневаюсь: полгода в спортзале гарантируют мне выносливость и суперскорость. Да я сейчас не четыре, а все шесть кругов сделаю».

«Стартуем», – скомандовал мой чемпион и медленно, спокойно побежал. Я затянула покрепче липучки на своем наколеннике и рванула. «Офигеть, как я бегу!» По прямой, поворот, за ним обогнала Никиту, потом какого-то парня в кепке, и еще поворот, пробежала по прямой. И тут легкие словно закрылись, я больше не могла дышать, но ускорилась еще сильнее, чтобы быстрее добежать круг и остановиться передохнуть. Воздуха не хватало, хоть покупай. И вдобавок начало сводить ноги – словно тысячи иголок впились мне в голень от колена до щиколотки. «Да что такое!» Я остановилась там, где мы только что делали разминку, и начала тереть онемевшие места. Дыхание сбилось еще сильнее. Я стала раскачиваться то взад, то вперед, пытаясь найти удобное положение тела, где воздух будет поступать в легкие, и параллельно трясла то правой ногой, то левой, надеясь, что так туда прильет кровь, и боль уйдет. Никита неспешно добежал до меня, спросил, в чем дело. «Ты слишком торопишься. Куда? Труси медленно, как я», – сказал он и побежал мимо. Но я уже не могла бежать и лишь крикнула ему в спину: «Я все. Я помираю».