Я знаю, кто убил Лору Палмер
Шрифт:
Он сам искал ее. Обычно ему хорошо удавалось находить людей, но Раду отыскали другие. Чужие, равнодушные.
У Рады были золотистые волосы. Первые дни он повторял эти слова, будто мог заставить убийцу передумать.
Но он не мог ничего изменить — только найти ответ, потерявшийся в синих улицах. Ответ ведь дремал где-то, в коробках панельных многоэтажек, в заплеванных скверах. Может, гнил в мутных парковых прудах, в кучах отжившей листвы на газонах. Надо только найти. Разгадку, человека, который сделал это.
И вышибить ему мозги. Потому что красный на сером красив не только когда это кровь, разлитая
Сейчас он торопливо одевался, мучительно пытаясь вспомнить, как выглядеть прилично. Чистый свитер он нашел — лежал в желтом пакете дне комода. Волосы кое-как прочесал и завязал в хвост. Потом, подумав, обрезал ножницами бороду и впервые за много месяцев побрился.
Верхней одежды, кроме кожаной куртки в ржавых проплешинах, у него не было. Тоже куда-то исчезла, наверное, пить надо все-таки поменьше.
Машина что-то прокряхтела, скрипнула и заглохла. Яр пожал плечами, закрыл ее и побрел к остановке. Машина сломалась после смерти Рады, и это было естественно. Нужно заняться ремонтом, но Яр будто ждал, что горе отступит и машина вылечится сама.
Октябрь деловито наводил в городе свои порядки. Тротуары были усыпаны гниющей листвой, а в прорехах крон виднелись клочки голубого подмороженного неба. Пахло рекой — сыростью, ржавчиной гниющих кранов и кораблей, а еще тиной. Коммунальная квартира Яра была недалеко от речвокзала. И работал он на речвокзале, потому что еще недавно понятия не имел, что возненавидит реку.
Яр шел вглубь города с нескрываемым облегчением. Чем дальше от реки, чем ближе угрюмые ряды панелек и чахлые кусты сирени, высаженные вдоль разбитых дорог, тем лучше.
Как назло, к вечеру город затянул туман. Сырая взвесь в воздухе тоже пахла проклятой рекой. Речной водой и растворенной в ней кровью.
Мимо, тяжело шурша колесами, проехал троллейбус с подсвеченным золотым светом салона номером «12». Яр бросил быстрый взгляд на остановку и ускорил шаг.
Кабак, куда он направлялся, находился в центре города и гордо именовался «Рюмочная № 1». Яр бывал здесь пару раз и мог точно сказать, что она не отличается от сотни других подобных заведений — мутные стопки, поцарапанные тарелки, белый свет, каменный пол и линялые кухонные занавески на окнах. Здесь гордились тем, что кроме обычной закуски подают жареные пельмени, но их даже поклонники дешевой водки и настоек опасались брать. Пиво было дерьмовым, но чуть лучше водки, настойки были хуже не только водки, но и аптечного боярышника. Кабак и кабак.
Яр немного поплутал во дворах, пытаясь найти вход, и наконец увидел тускло светящуюся в тумане зеленую вывеску.
Виталик был уже там. Стоял у столика в углу и мрачно разглядывал пластиковую солонку.
Яр увидел его и выругался про себя — мальчишка был маленький, лохматый и с таким испуганным лицом, словно не понимал, как вообще сюда попал.
Бывшая одноклассница Яра, Нюрочка, была отвратительно жалостливой и работала в милиции. Он до конца не хотел к ней обращаться, чтобы не видеть, как сочувственно скривится ее красивое круглое личико, но выбора не осталось: собственное расследование окончательно зашло в тупик.
«Мне бы контакты кого-то, кто Чикатилой этим занимается, — ласково говорил он
Виталик в синеватом свете казался совсем заморышем. Он встретился с Яром глазами, и всего несколько секунд на его лице читалось сомнение.
— Я с вами разговаривать не буду, — неожиданно низким и спокойным голосом отрезал он.
Яр удивился. До того, как мальчишка заговорил, казалось, что он вот-вот расплачется.
— Я не журналист, — осторожно сказал он. Делать вид, что он пришел сюда просто выпить, явно было бесполезно.
— Я знаю, кто вы. Мой коллега у вас заявление не принял, а я говорил, что нужно.
Яр прислушался к дремавшей в душе злобе — и не почувствовал ничего.
— А я думаю нам будет полезно поговорить, — он показал женщине за стойкой три, а потом два пальца, не отводя взгляда от Виталика.
— Хочешь рассказать мне, что я плохо работаю? Поделиться подозрениями? А знаешь, мужик, катись-ка ты на хрен. Я работы на работе нажрался по самое вот, — он рубанул ладонью по выступающему кадыку. — Это у тебя твоя девчонка единственная и неповторимая, а у нас кроме твоего маньяка знаешь сколько еще геморроя? Сраный бардак, вчера девчонку изнасиловали и прирезали, неделю назад пятеро нажрались как свиньи, проснулись — в коридоре мужик без башки валяется, а сегодня знаешь, куда меня послали? В школу! Потому что я вечно крайний, потому что журналисты меня любят, и детишки меня любят, охренеть, какое счастье. В школу послали, рассказывать детишкам, почему жрать водку — это плохо, а я не могу, я уже сам с трудом понимаю, почему это плохо, и не пошло бы оно в жопу все, а, мужик?!
Яр слегка ошалел от этого потока, но, понимающе кивая, подставил мальчишке рюмку. Тот пил уже не глядя и не закусывая.
— Вот ты, — Виталик ткнул в него скрюченным пальцем. — Вот ты! Думаешь, один такой? Вас, мстителей недотраханных, не меньше десятка по городу носится, а знаешь, чем все кончается? Потом таких, как ты, — он снова ткнул в Яра пальцем, — в кустах с проломленной башкой находят, — мальчишка глупо хихикнул. — А где маньяк, а? Я тебя спрашиваю, где маньяк? Может, это тот мужик без башки — мы его как раз опознать не можем, — хохотнул он и потянулся за четвертой рюмкой. Яр не возражал.
— Я тоже хочу знать, — тихо сказал Яр, подвигая пятую рюмку. — Думаю, мы до весны его не увидим.
— Почему это?
— Вода холодная, — осторожно сказал Яр. — В газетах писали, что он хочет, чтобы красиво было, а осенью вода ледяная и грязная, кровь не так течет и цвет не тот.
— Херня это все, — Виталик заговорщицки поманил его пальцем и подался вперед, чуть не перевернув последнюю рюмку. — Он ночью убивает, похер ему на цвет. И вообще нихера он не любит, понял? Потому что их много!