Ядерные ангелы
Шрифт:
Но, к сожалению, не все так просто.
Глава 9
Прием тел
Нет тише и спокойнее в больнице места, чем то, к двери которого прикручена табличка с надписью: «ПРИЕМ ТЕЛ».
Это морг.
Стены здесь выложены белой плиткой. Зачем нужны радиаторы отопления? Старые, советские еще, краска на них много раз облупливалась, их заново красили, поэтому чугунные «гармошки» кажутся щербатыми, неровными. Должны быть радиаторы, вот они и есть.
Стол. На столе толстая клеенка, рисунок – крупные квадраты, грязно-белые и коричневые. Поверх квадратов банки с образцами для экспертизы, пара резиновых перчаток и надкушенный бутерброд с копченой колбасой. Предположительно «Московской». Ахмед – он тут хозяйничает вместе с напарником – очень уважает именно «Московскую».
Разделочные столы из нержавейки с рукомойниками и кранами на два вентиля. На столах штопаные трупы с номерными бирками у кого на больших пальцах ног, у кого на запястьях – в зависимости от привычек спеца, их вскрывавшего и оформлявшего. В поддонах рядом со столами инструменты: молотки, пилы, скальпели, ножницы, долото…
Шкафчики в раздевалке и душевая.
На полу тоже плитка. Каталка на четырех поворотных колесах.
Деревянная дверь. То есть это снаружи она деревянная, вроде как хлипкая и невзрачная, а на самом деле под кое-как покрытой лаком древесиной прячется толстая броня. На двери табличка, – в больницах никак без табличек – прикрепленная неизменными шурупами. «ХОЛОДИЛЬНАЯ КАМЕРА № 1» написано на ней. А чуть ниже прикноплен лист бумаги, на котором от руки выведено: «Не работает! Посторонним вход запрещен!». Да посторонние и не смогут войти, разве только жахнут из гранатомета в замок. Замок, кстати, весьма примечательный – цифровой кодовый mult-t-lock. Чтобы открыть его, нужно не только знать код, но еще иметь специальный ключ – кусок белого пластика с магнитной полосой.
Вот за тайную дверь Лев Аркадьевич Глоссер и собирается сопроводить Татьяну, чтобы поговорить о многом, оставшись с ней наедине. Случилось чудо. Все вернулось на круги своя. Справедливость восторжествовала.
– Танечка, – шепчет Лева Глоссер в ухо своей первой и единственной любви, – вот мы и вместе. Тогда, давно, ты совершила ошибку. Ты сделала мне больно, очень больно. Но так бывает, я все понимаю. И я прощаю тебя.
Она что-то говорит в ответ, спорит с ним, как раньше. Она ничуть не изменилась за много лет. И Лёва тоже. Он, как и прежде, молод и силен. Время над ними не властно.
Войдя в особую операционную, Лёва заблокировал ригель замка. Теперь, даже зная код и имея ключ, а у Ахмеда он есть, снаружи дверь не открыть.
Здесь у него хранится то, что не занесено в «Реестр органов и анатомических материалов для трансплантации». Вот на этой полке стеллажей – спецконтейнеры с сердцами, подключенными к системе искусственного кровообращения так, что они продолжают сокращаться во время транспортировки. А чтобы увеличить срок хранения, Лев Аркадьевич накачал их консервирующим раствором, состав которого он нашел сам, проведя множество экспериментов. Лев Аркадьевич – гений. Скромный гений, о работах которого не упоминается ни в одном медицинском журнале. Ему не нужна слава, чтобы спасать одни жизни, отнимая другие.
Чуть ниже – упакованные в контейнеры и готовые к отправке почки, печени, поджелудочные железы и даже глаза. Какие хотите глаза – карие, серые, голубые и зеленые. Особым спросом пользуются почему-то голубые. Выше – конечности, спинной мозг, кровь и прочее совсем уж дешевенькое, вроде лоскутов кожи. Лев Аркадьевич ратует за безотходное производство. Донора надо использовать по максимуму, раз уж ему посчастливилось попасть на прием к гению, раз уж готов он безвозмездно поделиться здоровьем с кем-то в Штатах или во Франции. Лев Аркадьевич всего лишь посредник между одним телом и другим. А посредники, уж извините, не работают бесплатно.
– Здравствуйте, доктор. Святые моторы, как я рад вас видеть! – звучит глухо, будто говорившему что-то мешает полноценно раскрыть рот.
Засмотревшись на свое хранилище, Глоссер вздрагивает от неожиданности. Похоже, недавно в мясницкую привезли очередную тушу, Ахмед принял, отправился доложить, потому-то наверху и оказался.
– Я уж думал, вы не придете. – На столе, одном из двух в помещении, лежит краснорожий представитель сексменьшинств. Только толстому стареющему гею придет в голову смазывать тональным кремом и пудрить свернутый набок нос. Пятнистая шуба, искусственный мех «под леопарда», вся забрызганная кровью, валяется рядом со столом – Ахмед не успел убрать, зато он подсоединил тушу, буквально нашпигованную пулями, к аппарату искусственной вентиляции легких, поставил пяток капельниц и накачал стимуляторами до такой степени, что туша ожила и вздумала говорить. – Думал идти вас искать… Мне бы кнопку для вызова медсестры. Я в кино такое видел. Вдруг мне плохо станет? И скучно одному тут. Привет, сестренка. Тебя как зовут? Теперь вместе лечиться будем!
Туша, подготовленная к разделке на органы, даже не подозревает о грядущей участи, хотя Ахмед уже зафиксировал ее ремнями так, что только рот можно разевать и открывать глаза.
Это хорошо. Власть над людьми неизменно возбуждает Леву Глоссера.
Напудренный придурок даже не подозревает, что он – всего лишь биологический контейнер для хранения органов, под стать тем, что на стеллажах. Он – разновидность упаковки.
Старательно изобразив улыбку, Глоссер вежливо кивает толстяку, хотя, конечно, здороваться с куском мяса – сродни извращению.
Он кладет Татьяну на стол.
– Лев Аркадьевич, отпустите меня, пожалуйста, – говорит она.
И с его глаз точно падает пелена.
Сердце его пронзает замороженной в жидком азоте спицей.
Он притащил сюда на себе обожженную девчонку, неспособную и шагу ступить самостоятельно. Теперь-то он видит, что перед ним вовсе не та милая Танечка, в которую он был безумно влюблен. Его Татьяна трагически погибла давным-давно. А нынче Лев Аркадьевич вытащил из операционной ее дочь, рыжеволосую дрянь, которая вместе со своим братом виновата во всем!.. Если б их не было, все случилось бы иначе, он смог бы уговорить Татьяну! Он был бы счастлив с ней…
Тяжело дыша, Лев Аркадьевич смотрит на девушку. Как же так?! Да, дочь поразительно похожа на мать, но рубцовая ткань, покрывающая все ее тело, исключая голову, никуда не делась, не превратилась в мягкую нежную кожу, к которой хочется прикасаться вновь и вновь. Отличие несомненно! Как он мог вообще подумать, что она, эта дрянь, дешевка, – его Татьяна?!
Глоссер приходит в ярость. Он рычит. Глаза заволакивает то красным, то белым, голова гудит как колокол в праздник. Он слышит стук своего сердца, дышать становится трудно, он хрипит.