Ядгар
Шрифт:
Мне пошел двадцать пятый год. Мир одет цветущими лугами. В моих глазах он весь из цветов и бутонов. Все вокруг тонет в сиянии. Приложив руку щитком ко лбу, я всматриваюсь в зеленеющую бархатом даль великой родной земли. Радостные, счастливые кишлаки, колхозы зажигают в сердце мужественную любовь. Они ждут, чтобы я честно служил родной стране.
О моя вторая мать, Красная Армия, воспитавшая меня, научившая меня радостно, бодро смотреть на мир!
Быстро прошли мои юношеские годы. А два года в армии промелькнули, словно как два поцелуя.
Подошло
Командир был расположен ко мне.
— Товарищ командир, — обратился я к нему. — Если можно, оставьте меня на военной службе сверхсрочником.
Он с улыбкой хлопнул меня по плечу и ласково сказал:
— Я думаю иначе. Я уже говорил с кем нужно. Если хочешь, мы пошлем тебя в Ленинград в Военно-медицинскую академию. Если ты и там будешь таким же прилежным, настойчивым, внимательным, — через четыре года из тебя выйдет отличный военный врач.
Я обрадовался и крепко пожал руку командиру.
Комиссия, проверив мои знания и состояние здоровья, нашла возможным удовлетворить мою просьбу. Я получил путевку в Ленинград. Радость моя была безгранична.
Трудно мне было расставаться с товарищами, с которыми я за два года очень сблизился. Я зашел в комсомольскую ячейку и взял свою учетную карточку. На вечере отпускников я тепло распрощался со своим командиром, который был и моим учителем и, вместе с тем, самым близким другом.
— Товарищ командир, — говорил я ему, — мы, ваши ученики, всегда будем защищать родину от всех врагов. Всегда будем часовыми, стоящими на защите ее процветания и чести. Если Красная Армия, воспитавшая и вырастившая меня, желает, чтобы я стал военным врачом, я выполню свое обещание.
В Ташкенте все мои друзья, товарищи и родственники встретили меня с радостью. Ядгар только что переболел корью, — мне о его болезни не писали, чтобы не беспокоить. Теперь он уже лепетал, изменяя по-своему слова и не выговаривая буквы «р».
— Скажи «патрон», — говорил я ему.
— Патйон.
— Скажи «аэроплан».
— Айюпиян.
Мы от уши смеялись. Мальчугана интересовал мой военный костюм. Он надевал мою фуражку со звездой — она смешно сползала ему на глаза — и бежал показаться бабушке.
Радостную весть об окончании моей военной службы матушка приняла по-своему. Ничего не сказав мне, старушка начала приготовления к свадьбе.
— Ничего, что молода, — говорила она. — Девочка уже вся налитая. Я помоложе была, когда меня выдали замуж. Она может получить брачное свидетельство, и довольно!
О своем отъезде в Ленинград я еще не говорил никому. И мне пришлось попросить сестру осторожно уговорить мать «не бить в бубен прежде свадьбы», а также сказать ей, что хотя я и отслужил в армии, но буду учиться еще три-четыре года, а уж когда кончу, тогда можно что-нибудь решать.
Занятия в академии должны были начаться с первого сентября. Мне казалось, что не годится терять даром два с половиной месяца. Я
По вечерам я гулял с Ядгаром. Ходил с ним в парк, бывал в цирке, катал его на карусели. Удивительно это были счастливые, безмятежные дни. Вначале Ядгар немного чуждался меня, но вскоре мы очень подружились, и он не отходил от меня ни на шаг. Бывало, не видит меня час, сразу поднимает крик: «Где мой папа?»
«Нехорошо, когда ребенок так привязан к отцу. Уеду в Ленинград, — думал я, — парень будет слишком скучать обо мне». Старушка тоже так думала, но только снисходительно покачивала головой.
Наконец приблизился день, которого я ожидал с волнением. Двадцатого августа мне непременно нужно быть в Ленинграде. Завтра я уезжаю. К нам домой пришли сестры и братья с детьми. И я поразился — наша семья ничуть не меньше населения махалли, и дом сделался похожим на пчелиный улей.
Мать, сестры суетились, варили, жарили мне на дорогу бугурсаки, сдобные лепёшки, слоенки. Ядгара все забавляли, ласкали, будто хотели этим завоевать мое сердце.
Поглаживая Ядгара по голове, старший брат обратился ко мне:
— Твой сын будет еще здоровее тебя. Смотри, какая у шельмеца грудь! А икры-то какие!
— Тьфу, тьфу, не сглазь! Разве так можно говорить? — остановила старушка. — Ведь малый ребенок нежнее цветка.
— Ну вылитый отец! В точности вы! — вмешалась невестка. — Волосок в волосок. И бывает же ребенок так похож на отца.
Я про себя только радовался.
Братья и друзья проводили меня на вокзал. Ядгар устроился на руках у старшего брата. Все желали мне успеха, просили писать.
— Будешь в чем нуждаться, сейчас же пиши, — сказал на прощание старший брат. — Студенческая жизнь! Иной раз тебе придется трудновато. Я помогу. За мать не беспокойся.
Я смотрю из окна вагона. Ядгар рвется ко мне. И я беру его на руки. Уже пробил звонок. Я расцеловал мальчика в обе щеки и передал брату. Поезд медленно тронулся.
Сердце мое сжалось неизведанной болью, и невольные слезы набежали на глаза. Прощайте, прощайте.
Поезд идет быстрым ходом. Как-то я выдержу испытания? При одной этой мысли у меня начинает колотиться сердце. Я повторяю про себя пройденное, пробую сам проверить свои знания..
Мы проехали бесконечные степи, миновали окрестности Оренбурга. Вот земли Куйбышевского края. За окном стеной тянутся густые зеленые леса. В просеках вдруг мелькают трубы фабрик с тянущимися к нему султанами дыма. В первый раз в жизни я еду так далеко. Как велика наша страна! Все это — неотделимая часть нашей социалистической родины, а я один из ее сыновей. Гордость не вмещается в моей груди. Я мурлычу себе под нос мотивы песен, которым я научился в Красной Армии.
Вместе со мной едет студент Московской авиационной школы, казах. Он сел в вагон в Кызыл-Орде.