Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Господа, мы оказываем излишнее давление на девочек, — вмешался Виктор Иванович.
Ну, понятно. Больше от этих гимназисток я сегодня не получу ничего. Миронов мне не позволит. Придется смирится. Но я оставляю за собой последнее слово:
— Хорошо. На этом первый допрос будем считать оконченным.
— Первый? — купец Прохоров изумлен и испуган, неясно что больше. — А что, будет еще?
— Непременно! — всем своим видом и тоном я пытаюсь показать присутствующим, что как-либо их щадить и ограничиваться формальным расследованием
Пусть нервничают. Глядишь, будут сговорчивее. Тем более, что мне еще нужно с отцами девочек побеседовать. Чую я, что смерть отца и дочери связаны. И Прохоров с Молчалиным, большие друзья и деловые партнеры Курехина, наверняка могут мне кое-что прояснить в обстоятельствах его самоубийства.
— Девочки, вы можете подождать на улице. А вас, господа, я попрошу остаться. Вы тоже можете задержаться, господин Миронов.
Анна Викторовна быстро собрала девочек и вывела их за дверь. И сама с ними ушла. Очень удачно это получилось. У меня нет сомнений, что барышня Миронова со своим неуемным любопытством попытается побеседовать с ними. И вполне возможно, с ней девочки будут откровеннее, чем со мной.
Ну, а я пока побеседую с отцами:
— Говорят, вы с Курехиным были партнерами. Дружили, насколько мне известно. А что же с ним случилось?
— А Бог его знает, — развел руками Молчалин.
— Проигрался, говорят, — добавил версию Прохоров.
Ну что за странные люди! В самом деле думают, что я куплюсь на такую откровенную ложь?
— А еще говорят, — добавляю металла в голос, — что повздорили вы с ним оба. Разорвали все отношения, прекратили все дела… А он повесился.
Господам купцам мой тон явно не по нраву. Да и тема беседы их не устраивала. Прохоров, как менее сдержанный, взорвался первым:
— Не понимаю, к чему эти вопросы! Виктор Иванович! — он обернулся к своему адвокату, явно ожидая поддержки: — К дочерям никакого касательства это не имеет!
Странно, но Миронов пока молчал и клиента поддерживать не спешил.
— Это дела купеческие, — увещевающим тоном вступил Молчалин, — торговля совместная у нас не пошла.
В тоне его явно слышится презрение к тупому фараону, сующемуся не в свое дело.
Ну, понятно. Ничего я от них не добьюсь. Хотя ясно как день, им известно многое. И, скорее всего, причина самоубийства Курехина для них не тайна. Значит, придется искать другие источники информации. Или другие рычаги для Прохорова и Молчалина. Поищем.
На крыльце ожидали Катя с Соней и Анна Викторовна Миронова, почему-то перепуганная донельзя. Да что с ней сегодня? Помнится, во время дела Кулешовых она произвела на меня впечатление особы бесстрашной, даже отчаянной. А тут… Бледна, руки дрожат, и даже губы прыгают. Широко раскрытые голубые глаза полны ужаса, пальчик указывает на книжку, лежащую на крыльце. Книжка ее, что ли, так напугала?!
— Вам нехорошо?
Да она дрожит вся!
— Нет, — покачала головой, но лицо совершенно несчастное.
— Вы так меня с ума сведете! — в моем голосе против моей воли пробивалось раздражение.
Я поднял книгу — виновницу испуга. Какие-то рисунки, явно отдающие черной магией, заклинания на латыни. По смущенно-испуганным лицам Кати и Сони понял, что держу в руках руководство по вызову дьявола, которым девочки пользовались в ночь убийства. Что ж, Анна Викторовна, перепуганная или нет, вы и впрямь не обманули моих ожиданий и добыли мне улику.
— Это вещественное доказательство, и я забираю это в интересах следствия.
— Да, — согласилась зачем-то Анна Викторовна, провожая глазами книжку. — Вы знаете, Вы ее еще и сожгите!
Надо же, как впечатлилась барышня!
А она тем временем продолжила:
— Я Вам хотела кое-что сказать, но лучше давайте отойдем.
Видимо, кроме книжки, Анна Викторовна добилась от девочек еще чего-то, что ей показалось важным. Мы отошли на несколько метров.
— Там было что-то еще. У девочек, во время ритуала, — Анна уже слегка успокоилась, но все еще взволнована не на шутку, — был какой-то сверток, а в нем какой-то предмет.
Странно это все звучало, неопределенно как-то. Будто она не уверена в своих словах.
— Это вам девочки сказали?
— Можно и так сказать.
И как прикажете понимать подобную формулировку?
А Анна Викторовна продолжала говорить взволнованно, с жаром:
— Но послушайте меня! Это правда очень важно! Вот этот предмет, это и есть ключ к разгадке!
Так, похоже, барышню вновь посетил детективный азарт. Вкупе со взлетом фантазии. Видимо, у нее уже и версия своя готова! От выслушивания дальнейших фантазийных версий меня спас Виктор Миронов, крайне раздраженный и недовольный:
— Яков Платоныч! Ну, в самом деле, нельзя так! Они ведь все-таки дети!
Мое раздражение дочерью досталось отцу, и я ответил жестко, даже резко:
— Между убитой и этими двумя девочками, видно, никогда большой дружбы не было.
— Ну, не было и не было! И что с того! Это же не повод убивать! Ну, сами подумайте, что было бы, если бы все девичьи ссоры заканчивались поножовщиной!
Похоже, Виктор Иванович возомнил, что может подобными аргументами заставить меня отказаться от версии? Как бы не так! И даже обсуждать подобное я не намерен.
— Честь имею.
И я удалился, оставив отца и дочь Мироновых наедине с их фантазиями и иллюзиями. Они тут же заспорили о чем-то жарко.
А на крыльце не менее горячо спорили Прохоров и Молчалин. Да что там спорили, ссорились скорее, за лацканы друг друга хватали.
День сегодня, видно, такой. Располагающий к спорам и бурным эмоциям.
Я не стал вмешиваться. Если Прохоров с Молчалиным рассорятся, мне это только на руку. А я пока поговорю с матерью убитой Олимпиады, вдовой Курехина.