Якутия
Шрифт:
– Мы прибываем?
– спросил Жукаускас, икая.
– Мы есть всегда, - многозначительно проговорил Головко, не отворачиваясь от окна.
– Не понимаю вас, - сказал Софрон.
– И вообще, простите за мои речи. Все это - ерунда.
– Знаю!
– ответил Головко, зловеще улыбнувшись.
– Это - тундра?
– спросил Софрон, посмотрев на белую корягу, лежащую около самой воды.
– Это - тундра, - произнес Головко после паузы, - тундра - это победа над лесотундрой, венец тайги, вершина земли. И мы здесь. И все это будет нашим.
– Чьим? Якутским? Якутянским? Не-советско-депским?
– Якутским, - с удовольствием проговорил Головко, - якутянским. Готовьтесь, напарник, скоро мы будем выходить. Вам понравилось наше плавание?
– Прекрасно!
– сказал Софрон.
– Я в который раз убеждаюсь, насколько прекрасна наша Якутия, а особенно наши баобабы.
– Это так, - прошептал Головко.
– И я с удовольствием приму участие в освобождении этой земли от всего, что ей мешает!
– Да, - ответил Головко.
Они замолчали, Софрон лег на кровать. Двигатели корабля мерно шумели, и их шум словно был частью напряженной тишины, царившей вокруг, и совершенно не нарушал ее умиротворенного величия. Прошло много времени; Софрон Жукаускас полудремал, видя перед глазами какие-то нежные яркие цвета, которые вспыхивали и сверкали, как переливающиеся под разными фонарями журчащие фонтаны, и потом вдруг появились две женщины, и одна из них была голой и красивой. Софрон во сне дотронулся пальцем до ее уха ярко-красного цвета и почувствовал шелковистость и прелесть кожи этого уха. Вторая женщина в коричневом платье подошла к нему и поцеловала его подбородок. Софрон ощутил нечто невероятно-прекрасное в своей душе; его тело начало как будто пульсировать, переполняясь блаженством и возбуждением, и он словно стал воздушным и безграничным. Потом он увидел окно, и в нем было небо и закат солнца. И тут прямо к окну подошла огромная синяя лошадь. И Софрон понял, что любит ее. Он открыл глаза и увидел окно своей каюты, Головко и тундру.
– Абрам, - позвал Софрон, пытаясь привстать.
– Я вас слушаю.
– Со мной что-то было... Это волшебство... Цвета и синяя лошадь... И женщины...
– Тундра, - не оборачиваясь, ответил Головко торжествующим тоном, - это воздух тундры. Это плоть тундры, это тайна тундры. Вы когда-нибудь бывали здесь?
– Нет, - испуганно сказал Софрон.
– Ну что ж, тогда вам, может быть, предстоит что-нибудь новое. Вы видели синюю лошадь?
– Да... И... вообще все.
– Ну что ж... У меня сперва был один зеленый цвет. Только зеленый. А сейчас - ничего.
– Как ничего?
– Ничего, кроме того, что есть. А самое высшее - это то, что есть. Поэтому я смотрю сюда.
– А я - нет.
– Еще бы!
– усмехнулся Головко.
– Вы должны сейчас закрывать глаза и спать. Но мы выйдем на берег!
– И что тогда?
– Не знаю, - безразлично ответил Головко.
– Может быть, ничего. Или все.
– Я не хочу!
– воскликнул Жукаускас, вставая с кровати.
– Мне достаточно меня и всего остального... Мне не надо...
– Это и есть вы, и все остальное. И синяя лошадь.
– Плевать, - сказал Софрон.
– Это просто сон, и все.
– Сон - это все, - улыбаясь, произнес Головко. В каюту постучали.
– Войдите!
– одновременно проговорили Абрам и Софрон. Дверь открылась, вошел маленький матрос в тельняшке и черных штанах.
– Заелдыз, приятели, - сказал он шепотом.
– Наш капитан передает вам, что через полчаса он высадит вас в Кюсюре. Будьте готовы: мы очень тихо подойдем к берегу, и вы спрыгните. Да здравствует ЛДРПЯ!
– Ура, - прошептали Жукаускас и Головко. Дверь закрылась, матрос ушел.
– Вот так, - серьезно сказал Головко, - смотришь на прекрасные вещи, и что-то начинается.
– Вот и наступило время действовать, - удовлетворенно заявил Софрон.
– Вы все запомнили, что нам говорили? Приплыть в Кюсюр, найти агента по имени Август, сказать опять же <заелдыз>, спросить у него местонахождение следующего агента и пароль, и потом - снова в путь. Вам Дробаха, надеюсь, не забыл дать партийных денег?
– Путь - все, движение - ничего, - произнес Головко.
– У меня много денег. Может быть, они уже ничего не стоят. Хотите взять тысячу рублей?
– О, - обрадованно сказал Софрон, - пусть они пока будут у вас. Это же рабочие деньги, а не просто так. Вообще - гнусное слово <рубль>. Я думаю, когда мы добьемся самостоятельности в составе Америки, у нас будет, скажем... якутский доллар. Или своя единица.
– У меня много денег, - повторил Головко, засовывая руку в карман.
– Впрочем, я могу все оставить у себя. Мне кажется, лучше иметь свою денежную единицу. Я предлагал Дробахе. Я считаю, что она должна называться рублейчик.
– Рублейчик?
– Переспросил Софрон, садясь на стул.
– <Что это?
– Это новая якутская денежная единица, готовая конкурировать с долларом. Она называется <рублейчик>, и это название указывает на то, что это все-таки бывший рубль. Ведь мы не должны так просто перечеркивать нашу историю! А заимствовать какую-то известную денежную единицу, типа марки, или йены, значит, не уважать себя. Именно поэтому, я говорю: рублейчик. Дробаха почти согласился.
– Но ведь это очень сложно, дорого! Печатать эти <рублейчики>. Надо хотя бы первое время перейти на доллары. А уже потом... Да и глупо как-то... <Рублейчик>! Почему не <рублик>?
– Послушайте, - усмехаясь, сказал Головко, - вы меня извините, но вы прямо как идиот какой-то, ей богу. Не обижайтесь! Ну а если б я сказал <рублик>, вы бы меня спросили: <Почему не рублейчик?> Да?
– Да нет...
– обескураженно промолвил Софрон, - просто можно какое-нибудь более якутское слово... Например, <рублях>... Или, вообще, никаких рублей.
– Это в комитете <Ысыах> хотят все исключительно якутское, - немедленно ответил Головко.
– А у нас - многонациональная страна. Мы - якутяне, а уже потом якуты, или литовцы, - Жукаускас поморщился, - и, между прочим, суффикс <эйчик> существует в древнеякутском языке, а слово <лейч> на хоринском диалекте древнеякутского значит <бабка лошади>.
– Ну и причем здесь бабка лошади?!
– возмущенно воскликнул Софрон.
– А при том, что где лошадь, там и якут. Нет ничего более якутского, чем лошадь. Итак, этот суффикс в сочетании с русским корнем [рубл' ] дает прекрасный пример русско-якутского прошлого и нового якутянского настоящего нашей страны. Нечто более якутское в названии уже было бы национализмом.
– А тунгусы?
– спросил Софрон.
– Они ведь никак не отражены в этом названии!
– Ну знаете, - расхохотался Головко.
– Вы просто невозможны. Мало ли кто у нас живет! Армяне тоже есть. Надо всегда выделять главное. Зато копейка у нас станет центом. Это будет указывать на про-американскую ориентацию новой Якутии.