Яноама
Шрифт:
После полудня почти все селение отправилось на поиски души — нохотипе. Мужчины-гарпии тонко, по птичьи кричали: «фьо, фьо, фьо» —и, словно крыльями, хлопали руками. Больная вместе с несколькими детьми и старухами осталась в шапуно. У крайней хижины стояла женщина и отвечала на крики тех, кто пошел в лес. Она же звала назад душу: «Лети сюда, наш дом здесь». Мужчины, изображавшие обезьян, вопили, кричали, размахивая ветками, которые держали в руках. Дети тоже пошли вслед за взрослыми — они изображали соколят. Вождь сказал: «Соколы пусть ищут душу сверху, они все видят своими глазищами, а обезьяны пусть ищут ее среди ветвей». Женщины обрывали ветки и клали их на землю. Они думали, что по этим веткам душа вернется в шапуно. Многие женщины несли на руках малышей — боялись, что, если оставить детей в селении,
Больной так и не стало лучше. Тогда мужчины взвалили ее на плечи и все вместе отправились на поиски пропавшей души. Потом все вернулись в селение. Один из мужчин вспрыгнул на огромную клетку гарпий, за ним второй, третий, четвертый... Больную поставили у клетки и начали бить ее ветками по лицу. Они думали, что так нохотипе легче вернуться в тело. Люди-обезьяны прыгали возле клетки и громко кричали: «эй, эй, эй», а люди-гарпии отвечали: «фьо, фьо, фьо» — и хлопали руками-крыльями. Женщины и дети, возвращаясь, кидали на огромную клетку ветки. По поверью индейцев караветари, клетка, обсыпанная сверху ветками, и есть гнездо гарпий. Потом больную подняли на руках и люди-гарпии стали бить ее по телу, громко приговаривая: «бам, бам, бам». Это они убивали воображаемых муравьев, которые забрались в нохотипе, когда она лежала в лесу.
Немного спустя одна женщина принесла в куйе воды и несколько листьев, от которых исходил сильный, терпкий запах. Эти листья на языке яноама называются куна-куна. Женщина размочила листья куна-куны в воде, а затем принялась энергично растирать ими тело и голову больной. Постепенно больной стало легче, у нее больше не шла пена изо рта, и она уже не стонала целыми днями.
Караветари верят, что душа человека переселяется в тело гарпии. Когда кто-нибудь из племени заболевает, остальные говорят: «Наверное, гарпия упала из гнезда и не может больше летать».
Однажды старуха сказала мне и Хохотами: «Сходите за водой». Мы отправились к игарапе, не зная, что там, у берега, враги. Я наполнила свою куйю; вода, стекая в нее, тихо журчала: «пин, пин, пин». Потом я заткнула куйю затычкой из листьев, повесила ее на ветку и пошла купаться. Хохотами тоже вошла в воду и стала растирать тело листьями.
Во время купания я оглянулась и увидела на холме много воинов, раскрашенных в черный цвет. Один из них знаком велел мне молчать. Я нырнула под воду и тут же выскочила на берег. .Хохотами тоже увидела чужих воинов и крикнула им: «Не стреляйте из луков, нас всего две женщины». Она выбралась на берег и с криком «Враги, враги!» помчалась к селению. Я побежала за ней. Мужчины схватили луки и стрелы и тоже громко закричали: «Враги, на нас напали враги. Нам приятно сразиться с врагами!»
В шапуно старуха спросила меня: «Ты сама их видела? Это кохорошиветари?» Воины выскочили из шапуно и бросились к лесу, но врагов там не оказалось. Они нашли только следы множества людей, которые сидели на корточках.
«Да, я видела много черных людей»,— ответила я. Старуха подумала и сказала: «Хохотами тоже видела. Значит, это правда».
Однажды вечером в шапуно пришел старик по имени Шоамоа. Один глаз у него ничего не видел. Старик сказал: «Я пришел, чтобы позвать вас в гости к хекураветари. У них созрела пупунье, и они вас приглашают на пир». Все это он говорил нараспев, как принято у индейцев, когда передаешь приглашение. Вождь караветари ответил: «Сейчас не могу. Я только недавно обновил крышу шапуно, бананы, висящие у потолка, еще не созрели, а пупунье вот-вот созреет. Если мы пойдем к вам, тут все сгниет. Да еще могут нагрянуть кохорошиветари и срубить все банановые стволы. Лучше встретить их здесь, в шапуно. Мы убили немало кохорошиветари, взяли в плен много их жен. Они наверняка нападут на нас. И если не найдут меня в шапуно, скажут, что я трусливо сбежал. Лучше встретить врагов здесь, а не на тропе. Ведь в пути хуже сражаться, потому что сзади идут женщины. А в шапуно женщин и детей мы оставляем у очагов, а сами выходим на бой».
Тогда Шоамоа пошел к отцу Хохотами и сказал ему: «Раз тушауа [16] не хочет, может, ты пойдешь к хекураветари». Отец Хохотами ответил: «Я пойду. Мне бананов не жаль. Пусть их, когда созреют, съедят другие. И пупунье тоже».
Согласился идти в гости только отец Хохотами. Остальные отказались еще и потому, что от самого Шоамоа узнали, что на хекураветари собираются напасть грозные саматари.
ВОИНСТВЕННЫЕ САМАТАРИ
16
Тушауа — вождь, старейшина
Старик Шоамоа отправился в обратный путь утром следующего дня. Отец и мать Хохотами, сама Хохотами, два ее старших брата, старшая и младшая сестры и я вышли из шапуно немного позже. Первую ночь мы провели в лесу, а к вечеру пришли в рощу, где росли дикие ореховые деревья. Сами деревья были низкие, и на каждом висело по три-четыре ореха. До них можно было дотянуться с земли. Эти дикие орехи были вкусные, сочные, не хуже, чем у тех ореховых деревьев, которые выращивают яноама. Рядом высились скалы. Утром мы разбили орехи о камни. Я была еще слабой, и Хохотами разбивала орехи и для меня.
На третью ночь мы подошли к игарапе у шапуно хекураветари. «Из этого игарапе они берут воду. Они всегда селятся возле игарапе»,— сказал отец Хохотами.
Днем мы нашли на берегу маленькие стрелы. «Здесь мальчишки ловили рыбу»,— определил отец Хохотами. Мы стали подниматься вверх по игарапе, пока не добрались до старой расчистки. Там мы остановились. «Прежде чем войти в селение, надо покраситься»,— сказал отец Хохотами. Сам он разукрасил грудь, ноги и лицо коричневой краской. Когда яноама торопятся, они раскрашивают тело одной краской, а потом ногтями проводят полосы. Если же у них много времени, то они раскрашивают тело тонкими полосами. Кисточкой им служит кусок лианы, который они макают в краску уруку. Пока отец и мать Хохотами разрисовывали себя и дочек, к нам присоединился еще один караветари вместе со своей женой и сыном. Они тоже решили отправиться в гости. Его жена спросила: «Сами вы краситесь, а белую не будете красить?» «Будем,— ответила старуха,— только сначала я разрисую дочку». Меня однажды уже раскрашивали перед тем, как войти в селение кохорошиветари. В шапуно караветари мать Хохотами выбрила мне макушку. А теперь она разрисовала мне полосами грудь, ноги и лицо. Мы еще не кончили раскрашивать себя, когда появились двое молодых хекураветари. Они сказали: «Отец велел передать, если наши гости красятся, то пусть скорее идут в шапуно. Саматари готовятся напасть на нас». Мы сразу же пошли в шапуно.
Прежде хекураветари жили вместе с караветари. Потом они поссорились и разделились. В шапуно было всего человек сорок — пятьдесят. Многие мужчины отправились на охоту.
В шапуно остались вождь Хекураве с двумя сыновьями и один арамамисетери—он был главным колдуном. Как раз он и предупредил своих о том, что три дня назад саматари выступили в поход. Когда вождь увидел нас, он воскликнул: «Караветари привели незнакомку!» Мы стояли в центре шапуно. Подошли четверо мужчин и позвали в гости к своим очагам двух братьев Хохотами и еще двух мужчин. Старуха, старик, Хохотами, ее незамужняя сестра и я остались стоять. Старуха рассказала, кто я такая, и как меня отбили у кохорошиветари.
Пришла невестка вождя и позвала меня: «Вот тебе пупунье. Поешь с нами. Но только приходи одна». Мать этой женщины стала меня уговаривать: «Не возвращайся к караветари. Оставайся с нами. Старуха хочет, чтобы ты жила с ней и с ее дочерью. А у меня двое сыновей. Вот и оставайся со мной и с моим старшим сыном». Я не знала, что ответить. Подошла жена старшего сына и сказала: «Не возвращайся в шапуно караветари. Они не дадут тебе долго жить со старухой. Когда ты подрастешь, мужчины заберут тебя и будут передавать один другому. А нас, хекураветари, мало. Мы живем тихо, спокойно. Никто из мужчин тебя не получит, будешь жить со мной».