Яркий Миг
Шрифт:
– Ты все слышал, Клиффорд? – спросил он спокойно, возвращаясь на свое место.
– Да – кивнул я – И не знаю как мне выразить благодарность за вашу помощь.
– Просто закончи свой рассказ.
И пока я продолжал излагать Леонарду свою историю, Яркий запрыгнув мне на колени, свернулся калачиком и уснул преисполненный такого умиротворения, словно и не было никакой битвы этой ночью, словно за нами не гонятся гвардейцы и профессиональный убийца.
«Вот бы и мне научиться, так же легко отбрасывать свои проблемы и засыпать с таким умиротворением» – подумал тогда я с легкой завистью.
– Значит, ты считаешь себя теперь ответственным за это существо? – уточнил Леонард, когда я закончил.
– Это
– Многое что мне кажется странным в твоей истории, Клиффорд, но только не это. Однако клан Стрикс очень влиятелен, достать официальную бумагу им действительно не составит труда. Это займет пару дней, может даже меньше. И как только в эти двери войдут представители закона, я не смогу им препятствовать, ты это понимаешь?
– Конечно. Я не планировал оставаться здесь надолго. Мне просто нужно было передохнуть и решить, что делать дальше.
– И что же ты решил?
– Мне нужно отправить письмо в Виолент. Там живет человек, который, я надеюсь, сможет пролить свет на происхождения Яркого. А эта информация, в свою очередь может подсказать, что нам делать дальше. Но следует предупредить его о моем приезде.
– Значит, тебе нужна почта, которую нельзя отследить?
– У вас ведь была голубятня?
– Теперь у нас есть кое-что лучше. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли перо и бумагу. Как письмо будет готово, попросишь Нормана сопроводить тебя к птицам. Тебе так же выделят келью, где вы оба сможете отдохнуть.
– Спасибо Леонард.
Старший клирик поднялся из-за стола.
– Еще увидимся, Клиффорд – сказал он и покинул столовую.
Очень скоро мне принесли перо, чернила и несколько белоснежных листов бумаги.
Я быстро набросал короткое письмо, в котором просил своего знакомого, Мориса Картера, дождаться моего прибытия в Виолент, не верить газетам, в которых очень скоро может появиться информация о том, что я преступник и вор, и направить с той же птицей ответ с подтверждением о получении моего письма.
Норман, которым оказался тот самый, встретивший меня клирик, ожидал в дверях, и когда я сообщил что все готово, повел сквозь глубины собора в птичник, расположенный под самой крышей. И это оказался совсем не обычный птичник. Строго говоря и не птичник вовсе. На длинный стальных жердочках восседали двенадцать механических сов, блестя в лучах восходящего солнца своим золотым оперением.
Как только мы вошли, три птицы, словно очнулись от спячки, открыли свои большие глаза, в которые красовались гладко отшлифованные аметисты, и повернули к нам головы. Остальные совы остались неподвижными.
– Ничего себе – я присвистнул – Кода это церковь успела обзавестись такой прелестью?
– В прошлом году – пояснил Норман, беря у меня письмо – Верховный клирик считает, что мы должны идти в ногу со временем.
Поражаться цене этих птичек я решил молча.
Клирик подошел к ближайшей сове и дал ей конверт. Птица плавно протянула к нему лапу и аккуратно забрала письмо, сжав его своими коготками.
– Скажите ей адрес и получателя – попросил Норман, отступая в сторону.
Когда подошел к сове, Яркий, вновь удобно устроившийся на моем плече, напрягся, глухо зарычал и даже немного заискрился.
– Спокойно, дружище – проговорил я, почесав пальцами ему за ухом – Эта птичка не причинит нам вреда.
Полушепотом я продиктовал сове все необходимые данные. Птица тут же прижала письмо к телу и, сорвавшись со своей жерди, закружила у нас над головами. Яркий выгнул спину и снова зарычал, внимательно следя за ней глазами, готовый отразить любую атаку неведомой зверушки. Но, вопреки его ожиданиям, сова вдруг стремительно выпорхнула в распахнутое окно, из которого открывался чудесный вид на город. Мы с Ярким продолжали смотреть вслед удаляющейся птице, пока она не превратилась в маленькую черную точку, мчащуюся над вереницей крыш, ослепительно сияющих в солнечном свете.
– Как быстро долетит до Виолента эта птаха?
– За три часа доберется – буднично ответил Норман.
Его слова внушали восхищение. Но механическая почтовая сова превосходила живую птицу не только в скорости, ей так же не нужна была ни еда, ни отдых, не были помехой погодные условия, и сохранность письма возрастала в несколько десятков раз. Неудивительно, что творения Рейнов с каждым годом пользуются все большей популярностью. Их механические куклы составляют значительную конкуренцию произведениям Годвинов. У них, конечно, есть ряд преимуществ, таких например как отсутствие ограничений в размере, что позволяет вам заказать любого монстра, на которого хватит денег, и которого способны прокормить. Куклы Рейнов же похожи по своему устройству на часы, скопление винтиков и шестеренок соединенных неким аналогом нервной системы. Механизм приводится в движение таинственной искрой, которую в них зажигают хентийские мастера, даруя жизнь и слабое самосознание, достаточное лишь для выполнения простых указаний. Но этой искры не хватает на больших и сложных механодиов, даже почтовые птички при активном использовании проживут не более года. И все же, как показывает практика, люди склонны больше доверять механизмам, нежели живым существам, пусть и созданным искусственным путем. Органика, как ни крути, менее предсказуема, чем механике, строго подчиненная законам логики, и если химера может, хоть и редко, сойти с ума и стать опасной для собственного хозяина, с такими прецедентами история знакома, то механоиды не подали пока что ни единого повода для беспокойства. В итоге Годвинам и Рейнам приходится сосуществовать на рынке вместе и постоянно совершенствовать свои творения. Ну а мир от их соперничества оказывается только в выигрыше, ведь нет ничего столь же стремительно двигающего прогресс вперед, как борьба за первенство.
Вслед за Норманом я вновь спустился на нижние этажи собора. Клирик молча проводил меня в выделенную мне келью и оставил там одного.
Я шагнул в маленькую, тесную комнату и огляделся, подивившись такому разительному контрасту. Там, наверху, под крышей этого самого здания сидела дюжина невероятно дорогостоящих механических птиц. А здесь, внизу, на серых стенах узкой кельи виднелись трещины, на потолке красовались темные разводы. Из мебели здесь присутствовали только маленький письменный столик, деревянный стул, кровать, которая жалобно заскрипела, как только я на нее опустился, и массивный сундук, спрятанный под ней, в котором житель этой комнаты должен был хранить свои скудные пожитки. Все выглядело крайне аскетично. Но не мне было осуждать чей-то выбор и установленные порядки. Если люди принимают такие правила игры, значит они имеют право на существование, а мне лично и без того хватало о чем подумать.
«Ты всегда нравился моему отцу» – услышал я голос Тессы.
Она снова оказалась рядом, совсем как живая, настоящая, села подле меня на край кровати. И мне, вместо того чтобы пугаться этого, неожиданно сильно захотелось взять ее за руку, снова ощутить тепло и нежность ее прикосновения, зарыться лицом в ее волосы. Но я не стал даже пытаться, ведь, не смотря на то что видел ее рядом, понимал, что на самом деле там никого нет. Тесса была лишь плодом моего воображения, призраком памяти, приходящим ко мне из темноты прошлого, чтобы говорить все то, что я уже и так знаю, чтобы озвучивать мои собственные мысли. В подобном заключении я нисколько не сомневался, но не смотря на это ответил ей: