Ярость
Шрифт:
С брезгливым ужасом он брел по выставке, диковато озираясь и разглядывая толпы восторженных зрителей. Его собственный творческий путь уже давно разошелся с подобным актуальным искусством, и еще будучи молодым человеком, он как-то художественно устарел, стал неэластичным, а в какой-то давно им забытый и, как выясняется, очень нужный момент отказавшись принять кураторский патронаж, в конце концов вылетел из обоймы модных и постепенно попал в аутсайдеры. Теперь у него осталось только прошлое, блестящее, звонкое, неоспоримо красивое прошлое – девяностые годы, когда его компания была самым модным художественным сообществом своего времени. Многие из тех, кто сейчас встречался на пути, еще его узнавали, с ним раскланивались,
«Вот это правильно, поздоровайтесь с дядей», – не без самодовольства поздравил он сам себя.
Поиски не затянулись. Довольно быстро он добрался до стенда «Свиньи», а там лицом к лицу столкнулся с Зиновием – вид у предводителя «Картонки» был озадаченный. Обычно неприветливый и высокомерный, на этот раз Зиновий проявил такую радость от встречи, что едва не кинулся с объятиями на шею. Вся эта сцена неприятно кольнула Тимура в сердце.
«Что-то тут не то. Никогда жирная скотина не была приветлива, с чего он так распелся?»
Жирная скотина действительно была необыкновенно любезна. Зиновий тарахтел без умолку, тряс Тимура за локоть, заглядывал в глаза и торопливо рассказывал об успехах своих учеников. Но от внимания Амурова не укрылось ни то напряжение, с которым на него смотрели девочки-ассистентки, и ни то, как его поприветствовал Артемон. Как только человек-пудель завидел Тимура, он рванулся к художнику так, что натянулась цепь ошейника. Неприлично завиляв бедрами, Артемон изобразил половой акт. Зиновий извиняющимся жестом попытался сгладить возникшую непристойность, а Тимур поморщился от отвращения. И тут Артемон отстегнул цепочку.
– Ну что, святоша, пришел? – приблизившись вплотную, язвительно прошипел он Тимуру в самое ухо. – Сто долларов принес? Или снова решил стать модным художником? А может быть, ищешь свою шлюшку?
Тимура как будто по лицу ударили. Он развернулся, чтобы размазать обидчика по стенке, но тот успел отскочить:
– Была она здесь только что, плакалась, ныла, а Дольф взял и выгнал ее за бездарную живопись. Представляешь себе дебют?
– Послушай, ты, зоопидор!.. – гневно прорычал красный как рак Тимур.
– А я-то тут при чем? – светясь мстительным восторгом, пропел Артемон.
– Что здесь происходит? – рыкнул художник на бледного Зиновия.
– Видишь ли… – смущенно пролепетал тот. – Не обращай на него внимания, все сегодня как с ума посходили… Если ты ищешь Соню, то она где-то рядом, скорее всего на стенде Галереи Шума, там ее работы…
Понимая, что с Соней произошло что-то ужасное и, возможно, даже непоправимое, Тимур теперь уже не оглядывался на окликавших его друзей, не засматривался на искусство. Размахивая руками, он несся по залу, заставляя всех расступаться. Ошибиться было невозможно: впереди происходило что-то невероятное. Уже чувствуя неприятный вкус очередного унижения, он торопливо подошел к плотному скоплению зрителей. Чтобы понять, что происходит и кто собрал здесь толпу, пришлось подпрыгнуть. Он чуть было не упал от шока – у завешенного картинами стенда абсолютно голая Соня с визгом размахивала топором. То, что произошло вслед за этим, повергло Тимура в состояние ступора. Голоса вокруг смешались, и их перекрыл истошный вопль Сони:
– …Свободна-а-а!!! – А дальше раздался звон бьющегося стекла и отчаянные крики.
Толпа качнулась. Тимура грубо толкнули в спину, – расталкивая всех локтями, к месту событий прокладывали дорогу охранники и усатый милиционер в надраенных
– Искусство должно быть свободно! – орала обезумевшая художница на весь Манеж.
Она вскочила на кровать, размахнулась и, к ужасу столпившихся зрителей, ударила топором по раме собственной картины.
Удар так напугал собравшихся, что началась паническая давка. Те, кто был в первых рядах, подались назад, засверкали десятки фотовспышек.
Дольф тоже трусливо попятился и наступил на ногу любовавшемуся перформансом Тропинину.
– Так было задумано? – весело спросил Виктор.
– Что? – не видя ничего перед собой, пролепетал зажмурившийся Дольф, прикрывая руками лицо от сыплющихся осколков.
Раскололась еще одна рама.
– Я говорю, кто ее готовил? – надрывался Виктор. – Горский?
– Черт ее готовил! – в сердцах пролаял Дольф.
– Э-ээх!!! – неистовствовала Соня.
После очередного мощного удара более легкие работы, висевшие рядом со злополучной абстракцией, градом посыпались на пол, а несколько осколков вдребезги разбитых стекол поранили ее. Однако художница уже без комментариев набросилась на следующую работу и принялась крушить с таким остервенением, что свидетели побоища оцепенели.
Когда до места разгрома добрались милиционер и черные костюмы, перформанс был в самом разгаре. Размахивая рациями, охрана попыталась приблизиться к художнице, но огромная псина с диким рыком кидалась на всех, не подпуская никого к своей хозяйке, а та, размазывая по заплаканному лицу кровь, рубила топором то, что еще минуту назад было ее картинами.
Следом за милицией рядом с Соней появился запыхавшийся Артемон. Быстро оценив масштаб акции и количество журналистов, он почернел от злости и, бесстрашно приблизившись к Соне, громко прокомментировал ее действия:
– Хватит придуриваться!
– Пошел прочь! Пес! – рыдая, проголосила голая художница.
Перекрывая грохот, крики, улюлюканье и хохот, перепуганный милиционер что есть мочи засвистел в свисток и достал табельный пистолет. Охрана стала осторожно подступать к разъяренной собаке, но тут перед ней вырос Тимур. Милиционер махнул пистолетом, и охранники навалились на художника, стали крутить руки. На помощь Тимуру бросились несколько его бывших друзей и многочисленные студенты «Картонки». Возникла всеобщая свалка. Пока охранники, расталкивая художников, надевали на Тимура «браслеты», молодежи удалось отбить девушку. Рыдающую художницу завернули в оберточную бумагу и, прикрывая от назойливых журналистов, поспешно увели. Следом за охранниками, потащившими связанного Тимура и еще пару задержанных буянов, к выходу проследовал подавленный Дольф. Однако совершенно неожиданно за арестованных вступился ЧТО. Виктор Андреевич шепнул пару слов начальнику охраны, тот пожал плечами, кивнул костюмам, и бузотеров тут же отпустили.
Когда сотрудники охраны удалились, шум побоища сменил нарастающий, как цунами, шквал восторженных зрительских аплодисментов.
Тимур вновь бросился за Соней, но ее и след простыл. Он заметался по Манежу, врывался в женские туалеты, как полоумный бегал из угла в угол и смог настигнуть ее только случайно, на лестнице. Одетая в незнакомые вещи, с засохшей кровью на щеке, растрепанная и зареванная, она показалась ему жалкой и несчастной. Ее руки были холодны как лед.
Тимур попытался заглянуть ей в глаза, но они были пусты. Амуров пришел в ужас. Все, что произошло с ним сегодня, напугало его до такой степени, что теперь он боялся даже самого себя, боялся разглядывавших их людей, боялся Перро, у которого на загривке шерсть стояла дыбом, и больше всего он боялся, что его Соня уже никогда не станет прежней. Все изменилось в одночасье. Он держал ее холодные пальцы в своей ладони и, понурившись, ждал. Но Соня молчала.