Языки Пао

Вэнс Джек Холбрук

Палафокс с минуту изучал его, затем отвечал холодно:

– Твои извилины ворочаются с изяществом червей в грязи. Естественно, я хочу, чтобы ты послужил моим целям. Ты планируешь, или, по крайней мере, надеешься, что я, в свою очередь, послужу твоим. В твоем понимании любой процесс познается по его плодам. Я прилагаю усилия, чтобы защитить права, принадлежащие тебе по рождению. И если я своего добьюсь, ты станешь Панархом Пао. А когда ты пытаешься докопаться до мотивов моих действий, то становится явным, что твой образ мысли – несовершенный, назойливый, поверхностный, неопределенный и бесстыдный.

Беран уже хотел

было с жаром опровергнуть его, но Палафокс жестом заставил его замолчать.

– Естественно, что ты принимаешь мою помощь – а почему бы нет? Это только похвально – бороться за свою цель. Но, приняв мою помощь, ты должен сделать выбор: служить мне или бороться против меня. Либо действовать в соответствии с моими планами, либо пытаться воспрепятствовать мне. Существуют лишь два пути. Но ожидать, что я буду служить тебе жертвенно и бескорыстно – абсурд.

– Но горе огромного народа – это далеко не абсурд, – сказал Беран резко. – Мои цели…

Палафокс поднял руку.

– Более не о чем говорить. О моих планах догадывайся сам. Делай умозаключения. Подчиниться или воспротивиться – все в твоей воле. Мне до этого дела нет, так как ты все равно бессилен что-либо изменить.

День за днем Беран совершенствовался в практике полетов и постепенно стал привыкать к ощущению падения вверх головой, прочь от земли. Он научился двигаться в воздухе, наклоняясь в том направлении, в котором он хотел двигаться. Он научился спускаться так быстро, что воздух свистел в ушах, при этом успевая затормозить и приземлиться без малейшего толчка.

На одиннадцатый день мальчик в ловко сидящем сером плаще, на вид не более восьми лет от роду – типичный сын Палафокса – пригласил Берана в апартаменты Магистра.

Пересекая четкие четырехугольники панелей пола, Беран вооружал свою мысль и обуздывал чувства в преддверии беседы. Он решительно вошел в дверь.

Палафокс сидел за рабочим столом, задумчиво перебирая кристаллы горного хрусталя. Он почти любезно предложил Берану сесть. Беран осторожно присел.

– Завтра, – сказал Палафокс, – мы приступаем ко второй части программы. В народе царит чувство ожидания, эмоции весьма напряжены. И вот завтра – последний удар! Приличествующим случаю способом мы восстановим династию истинных Панархов Пао. А потом – кто знает? Бустамонте может покориться обстоятельствам, а может и воспротивиться. Мы должны быть готовы к любому повороту дела.

Решимость Берана не смягчила неожиданная сердечность Палафокса.

– Я лучше понял бы вас, если бы мы обсудили эти планы чуть позднее, – проговорил юноша.

Палафокс добродушно фыркнул:

– Невозможно, досточтимый Панарх. Вы должны четко осознавать, что здесь, в Поне, как бы генеральный штаб. Мы подготовили и детально разработали дюжины программ разной степени сложности. И сейчас происходят некие события, которые станут толчком для проведения в жизнь одного из этих планов.

– Какие события?

– Завтра три миллиона паонитов соберутся на певческом поле в Памалистене. И там ты объявишь о своем существовании. Телевидение разнесет твои слова по всей планете, везде увидят твое лицо!

Беран прикусил губу, досадуя на собственную неловкость и неистощимую любезность Палафокса.

– И каковы подробности программы?

– Все невероятно просто. Песнопения начинаются через час после рассвета и продолжаются до полудня. В это время

наступает перерыв. По толпе поползет слух, все будут ждать тебя. Ты появишься в черных одеждах. Ты будешь говорить, – Палафокс вручил Берану листок бумаги. – Этих нескольких фраз будет достаточно.

Беран с сомнением пробежал глазами строчки.

– Надеюсь, что события пойдут по вашему плану. Я не хочу ни насилия, ни кровопролития.

Палафокс пожал плечами:

– Предсказать будущее невозможно. Если все пойдет хорошо, то никто, кроме Бустамонте, не пострадает.

– А если плохо?

Палафокс засмеялся:

– Те, кто плохо планируют, встречаются на дне океана.

14

Напротив Эйльянре, через пролив Гилиан, находилась область Матиоле – место, овеянное особой славой. Самые фантастические и романтические события в сказаниях древнего Пао происходили в Матиоле. К югу от Матиоле раскинулась зеленая равнина Памалистен – с полями и чудесными садами. Здесь неподалеку друг от друга, как бы на вершинах гигантского семиугольника, находились семь городов. В центре этого семиугольника находилось Певческое Поле, где проходили традиционные народные песнопения. Из всех массовых форм народной активности на Пао песнопения в Памалистене считались самыми престижными.

Задолго до рассвета на восьмой день восьмой недели восьмого месяца поле начало заполняться народом. Над каждой тысячей человек горел небольшой огонь, вся равнина наполнилась шелестом и шепотом.

К рассвету толпы прибыло: в основном это были семьи, оживленные и жизнерадостные, одетые по паонитской моде. Маленькие дети были в чистых белых блузах, дети постарше – в школьной форме с различными эмблемами, взрослые – в платье, цвета и оттенки которого соответствовали их социальному статусу.

Встало солнце, и паонитский день засиял всеми своими красками – голубой, белой, желтой. Поле было заполнено толпой, миллионы стояли плечом к плечу, некоторые говорили между собой приглушенным шепотом, но большинство стояло молча, каждая личность сливалась с толпой, отдавая силы своей души всеобщей восторженной мощи.

Послышались первые звуки пения: длинные звуки-вздохи, перемежаемые интервалами абсолютной тишины. Звуки становились все громче, интервалы тишины между ними все короче, и вот уже песня зазвучала во всю силу – нет, песней назвать это было нельзя, ибо отсутствовали и мелодия, и тональность. Это была гармония трех миллионов голосов, сливающихся и проникающих друг в друга, определенной эмоциональной окраски. Эмоции сменялись, казалось бы, спонтанно, но на самом деле в строгой последовательности; стоны скорби сменялись звуками торжества, и равнина, казалось, то окутывалась мрачным туманом, то искрилась алмазной россыпью.

Летели часы, песнопение набирало силу. Когда солнце прошло две трети пути до зенита, со стороны Эйльянре появился в небе длинный черный летательный аппарат. Он медленно снизился в дальнем конце поля. Тех, кто стоял неподалеку, просто отбросило и швырнуло на землю – многие чудом избежали гибели. Несколько любопытствующих бездельников приникли к иллюминаторам, но сошедший на землю отряд нейтралоидов в ярко-красном и голубом молча оттащил их.

Четверо слуг вначале расстелили на земле черно-коричневый ковер, затем вынесли полированное кресло черного дерева, обитое черным.