Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Моррисон Сюзанн

Я прошла мимо тощего дядьки с голым торсом, сидевшего на корточках на углу и торговавшего шашлычками из курицы и говядины, которые пахли вкусно и запретно. Заглянула в пару магазинчиков и вдруг остановилась у стеклянной витрины, которая выглядела совсем не к месту в стране шалей из батика и сандаловых скульптур. Это был бутик «Прада».

Внутри было чисто и светло. С трех сторон возвышались черные полки, на которых лежали сумки, рюкзаки и кошельки, дожидаясь своих почитателей, как произведения искусства в музее. На полу стояли карусели с футболками из невесомой ткани. У входа была выставлена небольшая коллекция обуви: по одной паре на полке. В основном там были остроносые кожаные лодочки на трехдюймовой шпильке. Все очень хорошенькие, но я не фанатка туфель, поэтому

быстро потеряла к ним интерес. На той же стене красовались несколько десятков кошельков, сумочек и смешных рюкзачков из черного нейлона, которые так часто попадаются на глаза в отдельных районах Сиэтла, где живут светловолосые загорелые женщины, а мужчины водят «ягуары». Я никогда не понимала, что особенного в этих сумках. Тем более что стоят они примерно как половина моей платы за квартиру.

Я уже было двинулась к двери, чтобы вызволить Джессику из обувного кризиса, но что-то меня остановило. Что-то не давало мне уйти.

У меня есть одна слабость. Точнее, слабостей у меня несколько или, по крайней мере, было несколько до того, как я приехала на Бали и начала просветляться и поднимать кундалини. Но есть одна, чисто женская слабость. Сумки. Я люблю сумки. И именно сила сумок, прана «Прады», если позволительно так сказать, заставила меня развернуться и войти обратно в магазин, где вариации на тему моей одержимости стояли в ряд, словно прекрасные певцы из греческого хора, и зазывали меня своим пением.

Один голос был громче остальных — низкий, с хрипотцой. У меня перехватило дыхание. Щеки запылали. И в сердце попала стрела Амура.

Фисташково-зеленая кожа. На ремешке — пряжка, как у пояса, которую можно регулировать. Я потянулась за этим прямоугольно-цилиндрическим чудом, потом убрала руку. Некоторое время мы флиртовали, но затем я не смогла удержаться. Я должна была обнять ее: моя идеальная сумочка, моя единственная настоящая любовь. Я гладила кожу, нюхала ее. Мне хотелось сделать себе духи с таким запахом. Я крутилась перед зеркалом, поворачиваясь под всеми возможными углами. Сбоку — сумочка чудесно смотрелась на фоне голой руки, ее поверхность ласкала кожу. Сзади — ее бок был круглым и идеальным.

Я положила ее на колено, расположив перпендикулярно своему бедру, и медленно расстегнула — о, какое наслаждение! — а затем сунула руку внутрь, как будто доставала пудреницу.

С улицы донеслись визг тормозов и крики. Я встряхнула головой, вздохнула и тут вспомнила, что нахожусь в бутике «Прада», где никогда раньше не была по одной простой причине: у меня нет денег.

Я вернула сумку на ее алтарь. Но сперва, просто чтобы успокоить себя, взглянула на ценник.

Сумка, которая могла бы подарить мне неведомое прежде ощущение внутренней завершенности, стоила сто пятьдесят тысяч долларов.

Я вздохнула с облегчением. Разумеется, мне это не по карману. Я отвернулась, мысленно прощаясь с сумкой…

Но минуточку! Сто пятьдесят тысяч долларов? Это же невозможно! Нет, цена была указана в рупиях. И в переводе на доллары равнялась ста пятидесяти.

Сто пятьдесят долларов у меня есть.

Но потом я почувствовала какой-то подвох, явный подвох. Я в бутике «Прада» на Бали. Но настоящая ли это «Прада»? Я знала, что поддельные сумки в основном делают в Азии — так, может, это поддельный бутик «Прада»? Я взглянула на продавщиц в шикарных черных костюмах. Представила, как они выходят из магазина через черный ход и оказываются в комнате без окон, уставленной длинными столами, за которыми крошечные, почти грудные дети ловкими пальчиками круглосуточно шьют сотни поддельных сумок в обмен на ложку детского питания и смену подгузника. Но сто пятьдесят долларов — не слишком ли круто для подделки?

И при этом слишком мало для настоящей сумки. Может, это коллекция прошлого сезона? Или специальная цена для Индонезии? Но что, если я куплю сумку «Прада» за сто пятьдесят долларов, а она окажется поддельной — кто я тогда?

Балбеска — вот кто.

И тут я поняла, что не готова слепо поверить в то, что сумка настоящая. Я так и стояла, вытянув руку с повисшей на ней сумкой, когда боковым зрением увидела Джессику. Я не знала, что ей сказать, особенно когда увидела, что у нее в руках нет пакета, следовательно, она все же решила расстаться с туфлями, которые стоили на доллар или два дороже, чем она была готова потратить.

Мы склонили головы, разглядывая сумочку, как картину.

— Красивая, да? — проговорила я.

Джессика вздохнула, а потом взглянула на меня, и этот взгляд сказал мне все, что я хотела знать: она тоже увидела, что мы с этой сумкой предназначены друг для друга. Что между нами существует взаимосвязь. Что я нашла свою вторую половину.

Мы медленно вышли на улицу. Я дважды оборачивалась, но все же сумела оставить свою кожаную любовь за дверьми бутика. Оказавшись на воздухе, под солнечными лучами, я вспомнила, кто я и кем я не являюсь, в чем нуждаюсь, а в чем нет, и поняла, что приняла правильное решение. Я приехала на Бали не за этим. Я на духовном пути, и этот путь не лежит через Милан.

Пока мы шли к ресторану, Джессика заметила:

— Знаешь, говорят, что женщины воспринимают сумки как символ матки.

— Неужели? — рассеянно ответила я.

И вот мы сидим в «Каса Луна», пьем чай и думаем, не заказать ли ужин. Должна признать, когда сильно хочешь чего-то, твой ум способен убедить тебя в чем угодно. Я тут думала о дхарме [31] . В частности, о дхарме тех бедных товарищей, что шьют поддельные сумки. Если все мы должны принимать мир таким, какой он есть, может, это не так уж плохо — иметь сумку с таким вот грязным прошлым? Джессика говорит, что такие рассуждения могут далеко завести, но… Вместе с тем она согласилась, что это — правда и подпольные цеха по производству сумок «Прада» — часть жизни, а люди, которые там работают, отрабатывают свою карму и дхарму, как и все мы.

31

Индийский философский или религиозный термин, который используется для обозначения морального долга, обязанностей человека или, в более общем значении, пути благочестия. — Примеч. ред.

Другими словами, законы дхармы распространяется и на угнетенных работников цехов по производству поддельных товаров.

Как говорит Марси, все приходит в равновесие само собой. Она рассказывала, что в Индии люди поют и в трущобах. И в мире ровно столько счастья, сколько нужно, и ровно столько же несчастья.

Когда она говорила это, я взглянула на серьги с огромными бриллиантами в ее ушах и подумала: ага, и ровно столько же людей, которые вещают всякое дерьмо.

Хм… Черт! Не хочу быть, как Марси, поэтому лучше выкинуть эту сумку из головы. Нам действительно нужна еда, не сумки «Прада». Мне ничего не нужно, я ни в чем не нуждаюсь, я свободна от всех желаний.

Но я так хочу мою сумочку! Мою прелесть.

5 апреля

Уууу, у нас неприятности. Большие неприятности. Я даже не хотела писать об этом. Вчера, после нашего похода за покупками, мы сделали кое-что очень нехорошее!

Мы сидели в «Каса Луна» и пели друг другу песенки про наши сегодняшние покупки. Как обычно, вокруг было полно туристов, приехавших на Бали за «духовным опытом». Они сидели за столиками ресторана, который мы уже начали считать нашим. Курили, пили мартини и ели всевозможную еду, от которой мы давно отреклись. Например, бифштексы, забивающие холестерином артерии. Креветки в сладком-сладком соусе. Свинину, маринованную в местном рисовом вине. Мы к тому моменту уже налопались зеленых водорослей с рисом, и я сумела достаточно отстраниться от своего желания иметь сумку «Прада». Вскоре мне стало жалко этих бедных туристов — мне ли не знать обо всех испытаниях и несчастьях? Ведь я когда-то была одной из них. Каких-то четырнадцать дней назад меня тоже влекли земные удовольствия, которым они сейчас предавались, к примеру еда, у которой есть вкус. А также мартини и сигареты.