You raped my heart
Шрифт:
Ксавьер — бармен — подливает ему пиво без слов. Паренек тощий и худой как палка, с длинными волосами, стянутыми в хвост резинкой. Глаза у него маленькие, все бегают и бегают по залу. Глазастый, прыткий. Эрику он почти не нравится, но пиво у него всегда свежее, и обслуживает он резво. Поэтому мужчина часто сидит именно за стойкой. А еще ему нравится смущать паренька, чуть ли не из кожи заставлять лезть вон. Эрик знает, что у него тяжелый, давящий взгляд. С детства. Фрэнк говорил, что его мать смотрела так же, все глазами прожигала. Эрик не знает, лишь верит. Так вот, Ксавьеру под его взглядом столь неловко,
Сегодня мужчина сидит здесь уже часа два. В помещении играет приглушенная музыка, за окнами мелькают городские улицы, а здесь все стены цветные, со странными картинами, изображающими черепа, скелеты да сатанинские символы, кое-где мелькает какая-то дичайшая абстракция, вроде человеческой фигуры со ртом на затылке. Как говорит Ксавьер, гордо так, это высокое искусство, доступное не всем. Эрику плевать. В Яме вон вообще стены были голые. Ему так нравилось. Вернее, он не обращал никакого внимания.
Эрик делает ленивый глоток и достает сигареты. Курит он долго и медленно, задымляя вокруг себя все. Сигарета почти истлевает в его пальцах, и он понимает это тогда, когда карминовый огонек касается его кожи. Мужчина давит уже такое привычное «блять», швыряет окурок в пепельницу и встряхивает рукой. Он задумчив и рассеян, что с ним за всю жизнь бывало пару раз, и то в слишком детском возрасте. Окружающим это, наверное, кажется странным, но сам Эрик знает в чем причина.
Девчонка.
Кристина.
Она там, наверху, растянулась на постели среди черного белья. Может спит, а может читает или занимается еще какой-нибудь хренью. Эрик в сотый раз задает себе вопрос, зачем притащил ее сюда. Вот действительно. Зачем? Сидела бы эта сучка среди афракционеров, подохла бы там. Он называет ее сукой, изворотливой дрянью, тупой пиздой, но сам кривится от этих мыслей. Девчонка тонкая и хрупкая, и трудно это не заметить. И взгляд у нее затравленный. Эрик сует в рот очередную сигарету. Наверное, надо трахнуть ее и все уйдет. Вот встать сейчас, подняться наверх, развести ее фригидные бедра и засадить так глубоко, что она забудет, как дышать. И все двигаться, двигаться, двигаться, натягивать ее на себя, все это маленькое теплое тело. У мужчины вздрагивают пальцы. Так, стоп. Он втягивает носом воздух, трет ладонью шею и смотрит на свое отражение.
Да ты ебанулся. Совершенно точно.
Эрик знает, что не пойдет наверх, что не прикоснется к спящей Кристине. Он с тихим ужасом, разрастающимся там, за грудиной, понимает, что не хочет причинять ей настоящую боль. Ему не нравится, как она ноет. Это раздражает. Как хлюпает носом и смотрит этими огромными глазами, которые вот-вот вылезут из орбит. Ей, конечно, страшно. Эрик снова косо двигает губами. Ей должно быть страшно. Ни к чему девке знать, что силой брать он ее не будет. Продержит в той комнате, пока она сама к нему не полезет, наплетет какую-то очередную чушь о чувствах, еще сама в нее поверит. Дура.
Мужчина делает шумный глоток из кружки, когда ему на плечо опускается чужая рука. Кожа темная. Эрик едва поворачивается корпусом, видя, как Макс садится на соседний стул, щелкает пальцами Ксавьеру, прося пива. У бывшего лидера
— Тебя не было на собрании, — говорит Макс, когда бармен ставит перед ним большую кружку пива.
— Ага, — лениво отзывается Эрик.
— Почему?
— Потому что не захотел.
Макс с грохотом опускает кружку на блестящую поверхность стойки. Пара капель застывает совсем рядом. Ксавьер смотрит едва обеспокоенно, но тряпкой по дереву пройтись не решается.
— Ты издеваешься? — Максу хочется повысить голос, но он шипит, так, чтобы никто их не слышал.
Эрик трясет головой, делает еще одну затяжку, тушит окурок о дно пепельницы и тянется за кружкой.
— Нет, я не издеваюсь. Просто последнее время рожа этой бабы вводит меня в уныние.
Макс смотрит на своего бывшего ученика раздраженно и неодобрительно. От Эрика всегда было слишком много проблем. Еще когда он был неофитом. Макс тренировал его. Знает.
— Она говорила о Дивергентах.
— Правда?
Макс снова хмурится. С Эриком что-то не то. Словно он не здесь, а где-то далеко, мыслями, а может и сознанием. Он стал другим. И это трудно не заметить. Особенно ему, человеку, который всегда относился к нему по-отечески, еще когда Эрик был несносным мальчишкой, не в меру пижонистым и скалящим зубы. Мелкий сученыш просто. А сейчас он вырос в отвратительного характером кобеля.
— Зачем они ей? – нет, Эрик все же проявляет интерес, только вот настолько он истинный — это большой вопрос.
— Хочет использовать в войне. Даже говорила что-то об отряде особого назначения.
Эрик смотрит на Макса и иронично выгибает бровь, так, что его серебряное кольцо ползет вверх.
— Дивергенты? На войне? В отдельном отряде? Мэттьюс уверена, что у нее есть мозги?
Собеседник лишь хмыкает.
— Я подумал так же. Но у нее есть идея, и не такая провальная, как тебе кажется. Стоило сегодня прийти и послушать.
— Эта баба слишком хорошо умеет трепать языком.
Повисает пауза. Слышно, как дно пивной кружки скребет по дереву, как переговариваются позади посетители: кто-то шепотом, кто-то чуть громче. При желании даже можно разобрать слова. Макс внимательно смотрит на Эрика. Эрик смотрит на свое отражение в противоположной стене за полками с алкоголем.
— Что с тобой происходит?
Мужчина молчит. Продолжает рассеянным взглядом изучать свое лицо. Макс ставит хороший вопрос. Эрик знает лишь одно — с ним творится херня. И все мысли к той девке, запертой наверху. Если кто-то узнает, что она здесь… Эрик даже думать об этом не хочет. Его могут обвинить в предательстве [в очередной раз], в тайном заговоре или умысле, в еще какой-нибудь ерунде, приправив все это юридическими аргументами. Эрику не выгодно, чтобы о Кристине знал хоть кто-то. Если ее обнаружат, то, пожалуй, девчонке придется несладко. Мэттьюс вполне может пустить ее как расходный материал на свой стол экспериментов в большой стерильной лаборатории. Она может разделать девчонку на запчасти, выкрутить ей каждую кость, лишить жизни и воли, и глаза ее потухнут. Эрик вдруг понимает, что крепко сжимает пальцы левой руки в кулак. Вот тебе и на. Вот и реакция-то какая забавная. Кристина. Мать вашу.