Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
Но всё это было на словах: и город, и его название, потому что земли принадлежали боярину Кучке, поля назывались Кучкиными, сёла тоже Кучкиными, если бы знал боярин, что когда-то пролягут здесь по рекам пути для княжеских лодий, то и реки все он назвал бы Кучкиными, но так далеко его мысль не простиралась, и он всё больше злился на Долгорукого, встречал его всё с большим нежеланием, однако поделать ничего не мог, потому что князь имел неодолимую силу.
Некоторые события относятся к числу неистребимых. Одни не существуют, даже если ты и хотел бы, даже если ты и прилагаешь все усилия, чтобы не исчезали они в безвестии, а другие, часто нежелательные, имеют особенность существовать вечно, обретая с течением времени всё большую огласку. Время не властно над ними, они живут вне времени и вопреки ему.
Вот таким событием должна была стать смерть боярина Степана Кучки. Смерть случайная, нежелательная, бессмысленная, как всё поведение и вся жизнь этого боярина; самое же огорчительное в этом деле было то, что с тех пор Долгорукого, которого не могли упрекнуть ни в одном убийстве, упорно начали называть убийцей боярина Кучки, а раз так, то и вообще князем-убийцей.
Тем летом Юрий шёл в Киев. Великим князем сидел там его старший брат Мстислав. Он звал Юрия на закладку княжеского монастыря святого Феодора, но Долгорукий не откликнулся на приглашение, потому что перед этим ходил Мстислав с братьями и сыновьями на кривичей, пленил полоцких князей с княгинями и детьми, Юрий отговаривал Мстислава от этого похода против своих же братьев по крови, но великий князь, решив во что бы то ни стало завоевать полоцкое княжество для своего сына Изяслава, не послушал, ещё и добивался, чтобы Долгорукий со своей дружиной тоже шёл на подмогу киевлянам. Теперь Мстислав, как стало известно Юрию, зачем-то отправил полоцких князей заложниками к ромейскому императору, чего и вовсе не водилось никогда в Русской земле. Поэтому ростовский князь шёл в Киев, чтобы побеседовать со старшим братом, напомнить ему о высоком долге и высокой чести Мономаховичей, о которых тот начал забывать, напомнить кстати ещё и о том, что в первые годы притеснений и немудрого правления всегда пожинается то, что посеяно в последние годы свободы и мудрости, намекая откровенно на покойного Мономаха и на Мстислава, который сел в Киеве, опираясь только на свои лета, на старшинство над братьями, и не имея больше, как об этом свидетельствовали его действия, никакой опоры за собой. Ещё была одна весьма уважительная причина, ради которой Долгорукий отправился в столь дальний путь. Князь из рода Ольговичей, Всеволод, пренебрёг рядом и старшинством, напал на своего стрыя Ярослава, князя черниговского, изгнал его из Чернигова и сам сел на княжение, когда же Ярослав обратился за помощью к Мстиславу, с которым целовали когда-то крест на взаимную помощь, то Мстислав, не желая связываться с дерзким Всеволодом, отступился от своего крестного целования, чего не мог потом простить себе до конца жизни, оплакивая свой недостойный поступок. Но всё уже произошло, и Ярослав, изгнанный из Чернигова, старый и немощный, вынужден был спрятаться в далёком Муроме. Теперь лежал тяжело больной, может и вовсе при смерти, - из-за чего Юрий считал необходимым заступиться за старика перед великим князем, и ежели что, то и подготовить его идти против наглого Всеволода, чтобы изгнать того из Чернигова.
Боярин Кучка, далёкий от государственных хлопот и дум, встретил князя, по своему обыкновению, насмешливо и пренебрежительно; снова хвалился своим богатством и прочным сидением на своей земле, хвалился красавицей дочерью Улитой, уже достигшей свадебного возраста, сыновьями Петром и Якимом, которым исполнилось по двенадцать лет; так что если бы это были какие-то никчёмные боярчуки, то князь мог бы забрать их в свою дружину, но Кучковичи никогда никому не служили и служить не будут.
– Не зарекайся, - сказал Долгорукий.
– Никто из нас не знает, как обернётся жизнь. Всё в руце божьей.
– Вот в этой руке!
– показал Кучка огромный кулак, обросший рыжеватой шерстью.
– Покуда человек имеет землю и всё на ней, никто над ним не властен, сам господь бог и тот кланяется перед таким человеком. Что мне? Имею поля, пущи, полно зверя в лесах. Соболя, горностаи, куницы, белки, лоси, бобры - всё моё! Мои земли, мои воды, мои звери!
– Говоришь: твои звери? Что ж - с боярыней наплодил их или как?
– С боярыней сплодил дочь Улиту да сыновей Петра и Якима. Боярыни нет, умерла, царствие ей небесное. Звери же мои, потому как на моей земле, и не изводятся, и никогда не изведутся…
– Разве не охотишься на них?
– Охочусь сам, а больше никому не дозволено. Поймали мои люди однажды соседа. Хотя и боярин - человек без значения, потому как земли у него с гулькин нос! Убил он зайца в моих лесах. Привели этого соседа ко мне с зайцем. Он, то есть не заяц, а боярин малоземельный, хотел было заговорить со мной, как ровня. С Кучкой Степаном! Тогда я поставил возле него двоих своих людей с топорами и велел ему съесть зайца сырым. А не съест изрубят в капусту. Съел! Ещё и пальцы облизал!
– Князю хоть дозволишь ловы устроить в своих лесах?
– спросил Юрий.
– Князь - мой гость.
Они поехали на ловы, убили нескольких крупных зверей, всё было ладно. Должны были уже возвращаться домой, как вдруг Долгорукий заметил в лесу какую-то деревянную ограду. Он направил туда своего коня. Ограда тянулась в обе стороны, конца не было видно.
– Что это?
– указал на колья рукой князь, обращаясь к Кучке, который не отставал от Долгорукого в течение всей охоты.
– Изгородь.
– Зачем?
– Все свои леса оградил, чтобы звери не перебегали к соседям.
– А слыхал ли ты о том, что я воспретил какие бы то ни было заграждения? Звери должны беспрепятственно ходить, куда захотят.
– Мои звери!
– крикнул Кучка.
– Всё моё.
– Ну, так. Поразгораживали всю русскую землю на загоны то для людей, то для зверей. А надобно всё разметать! Обрушить!
– велел князь своим дружинникам.
Он первым соскочил с коня и, подавая пример, бросился к заграждению. Кучка свалился с коня, побежал за князем.
– Не смей, княже!
– закричал он угрожающе.
– Не тронь!
Но Долгорукий не слыхал его воплей, он уже ломал частокол, расшатывал опору, налегал грудью, всем телом.
– Не тронь, говорю!
– взревел Кучка и, обнажив меч, занёс его над головой. Он был неистов в своей ярости, в зверином рыке своём, младшие дружинники побледнели от испуга, кто-то из старших бросился на помощь князю, который не обращал внимания на рёв боярина, продолжая налегать на одну из опор заграждения. Из всех, кто был поблизости, не растерялся лишь княжеский дружинник. Спокойный, хладнокровный, он мигом вставил стрелу в лук, натянул тетиву, и, как только боярин замахнулся изо всех сил мечом, приближаясь к князю, стрела поразила Кучку в самое сердце.
Сначала никто не понял, что случилось, только Юрий, возле которого упал боярин, окинул взглядом всех находившихся поблизости, увидел дружинника с луком, спокойно подозвал его к себе.
– Твоя работа?
– спросил князь.
– Да.
– Зачем ты это сделал?
– Он хотел тебя убить, княже.
– Хотел ведь только.
– Если бы не остановил его, убил бы.
– Может, угрожал? Боярин любил угрожать.
– Видели все: убил бы тебя, княже.
– Как зовёшься?
– Петрило.
– Убил ты моего друга великого и вельми знатного и повсюду боярина. За убийство надлежит тебе кара. Тяжкая и суровая.
– Знаю, княже, но спасал тебя.
– За то же, что спас меня от смерти, возьми вот эту гривну.
– Благодарение, княже, - Петрило склонился в поклоне.
– Это плата малая за спасение от смерти. Достоин ты большего. Но видеть тебя не могу теперь, ибо ты - убийца. Убил человека не в битве, не в честном бою, а коварством, сбоку. Поэтому должен покинуть дружину. Возвращайся в Ростов, покажешь гривну тысяцкому моему Гюргию, он наградит тебя надлежащим образом.