Юрий Долгорукий
Шрифт:
Совсем дряхлый был Ольбег Ратиборович, с постели почти не поднимался — сидел, обложенный подушками, но разумом оставался ясен, в хитросплетениях межкняжеских отношений разбирался досконально, посоветоваться с ним было полезно.
Неторопливо, спокойно текла беседа мужей, и не чувствовал Юрий разницу в летах, будто ровня с ровней разговаривали. А может, с приближением старости стирается эта разница, ибо не телесное видят друг в друге собеседники, а духовное, размысленное?
Изредка в ложницу приходил тиун Ольбега, склонялся
Сгущались за оконцем ранние осенние сумерки. Холопы принесли свечи.
Снова вошёл тиун, но не как прежде, скользяще и беззвучно, а торопливыми, устремлёнными шагами, склонился к Ольбегу Ратиборовичу. Что шептал тиун и что ответил ему старый боярин, Юрий не расслышал, тихо оба говорили, но по тому, как метнулся тиун к двери (даже поклониться мужам забыл!), как нахмурился Ольбег Ратиборович, Юрий понял: что-то случилось, и наверно - недоброе...
Так и оказалось.
– Вот что, княже, - начал Ольбег.
– Злоумышляют против тебя. Кто - называть не хочу («Изяслав, кто же ещё?» - догадался Юрий). Нынче же ночью отъезжай из Киева. Тайно отъезжай, с одними гриднями, а дружине передашь, чтобы следом шла, отдельно. Думаю, к Любечу тебе лучше путь держать. Наместник Дедевша был твоим доброхотом, защитит...
Заметив сомнение на лице князя, успокоил:
– Жив ещё Дедевша, жив! Старец вроде меня, но град Любеч в руках держит крепко...
Гридни торопливо увязывали во вьюки невеликую поклажу (телеги решили оставить на дворе у Ольбега), тихо седлали коней. Встали молчаливой кучкой у заднего, негостевого крыльца.
Темень была такая, что не разглядеть было вытянутой руки.
Близко к полуночи на крыльце появился князь.
Следом за тиуном пошли в дальний угол двора (коней вели в поводу). Тиун долго возился с проржавевшим замком: видно, потайной калиткой в частоколе давно не пользовались.
Как ни осторожничали, калитка приоткрылась с пронзительным визгом — видно, петли сильно проржавели, слепились.
Вышли за частокол, прислушались.
Вокруг было тихо.
Тиун шептал последние наставления:
– По этой тропке меж огородами - на другую улицу. Направо повернёте, и прямо к воротной башне. Сторожам скажете: «Ольбег Ратиборович приветное слово послал!» Сторожа ни о чём расспрашивать не будут, выпустят за ворота. А дальше путь к Любечу известный, вдоль Днепра. Только не по большой дороге езжайте, а пообочь, полями. Да хранит тебя Бог, княже!
Ночь укрыла беглецов.
К вечеру следующего дня, оставив коней, на ладье переправились через Днепр против Любеча. Пешком, под удивлёнными взглядами прохожих прошли по посадским улицам к Замковой Горе. Сторожа в проёме воротной башни склонили головы перед красным княжеским корзно, высокой бобровой шапкой и золотой цепью на груди Юрия (какой-то отрок побежал вверх по захабню - предупредить наместника о нежданных, но, судя по обличью, почтенных гостях).
Только когда за спиной захлопнулись ворота внутреннего Красного двора, а навстречу вышел наместник Дедевша, Юрий почувствовал себя в безопасности.
Одно было желание - повалиться на постель и спать, спать...
Дедевша прослезился, растроганно прижал Юрия к груди. И Юрий обнял старика по-родственному. Дороден был когда-то наместник Любеча, а ныне будто усох, потерялся в толстой, на меху, накидке.
– Зрелым и мудрым мужем стал, княже. Издали за деяниями твоими слежу - властвуешь достойно. А про меня, видно, Господь забыл, не зовёт к себе и не зовёт. Зажился я на этом свете. Порой жизнь не в радость, в тягость, но живу...
За скромным, наскоро накрытым столом Дедевша пожаловался:
– Раньше было кому служить. Князья великие, грозные: Всеволод, сын Ярослава Мудрого! Владимир Всеволодович Мономах! А ныне?
Не жаловал, видно, наместник нынешнего великого князя Ярополка, а князей Мстиславичей - и того меньше.
Долго за столом не засиделись, хотя чувствовал Юрий, что хочется старику поговорить, отвести душу. Слипались у Юрия глаза, устало клонилась голова. Понял Дедевша, что не до разговоров сейчас князю, сам предложил:
– Ступай, княже, в ложницу. Мы с боярином Василием и без тебя сообразим, как дружину встретить и где воинский стан разбить. Думаю, что на этом берегу, выше по реке. Есть там в лесу малый градец, мой тиун в нём сидит, а посторонних людей нет. О больших ладьях и плотах, чтобы твою дружину и коней через Днепр переправить, уже распорядился, хлопочут люди. Почивай спокойно, княже...
Но всласть отоспаться Юрию не пришлось.
Едва предрассветно засерело за оконцем, явился тиун Дедевши, осторожно потеребил Юрия за плечо:
– Обудись, княже. Чужие люди у града. Дедевша Иванович передаёт, что лучше б ты на стену к нему поднялся...
Разом отхлынула сладкая сонная одурь.
Подскочил Илька - помогать своему господину одеваться. И старший над гриднями, боярский сын Фёдор Опухта, уже здесь стоит, ждёт княжеского приказа.
– Боярин Василий где?
– поинтересовался у тиуна Юрий.
– С ночи, княже, как поехал встречать твою дружину, так и не возвращался.
Плохо сейчас без Василия, плохо...
Юрий торопливо зашагал через Красный двор к лазу на стену: гридни за ним — в кольчугах и шеломах, со щитами. Успели оборужиться!
Взбежал Юрий на стену, а наместник Дедевша к стрельнице прильнул, что выходит в сторону Днепра, напряжённо высматривает что-то.
Посторонился, уступая место Юрию:
– Окружили град - ни войти, ни выйти свободно. Сам посмотри, княже.
Под стеной, едва различимые в рассветной мути, проскальзывали незнакомые всадники. Порой останавливались, смотрели, задирая головы, на стрельницы, ехали дальше.