Юрий Долгорукий
Шрифт:
– И с другой стороны тако же ездят, - подсказал Дедевша.
– Чьи люди?
– Доподлинно не знаю. Но догадаться можно. Мыслю - от Мстиславичей. Кто ещё осмелился бы гнаться за тобой, княже?
Так оно и есть, наверное...
А тут ещё Дедевша держится непонятно, таким Юрий его ещё не видел. Тяжело вздыхает, переминается с ноги на ногу, посматривает на Юрия виновато - будто сказать собирается нечто, для Юрия огорчительное, но не решается...
Наконец решился:
– Чужих-то воев я в град не пущу. Но если великокняжеский боярин с грамотой или кто из Мстиславичей самолично явится, ворота придётся
Ловушка, значит, для Юрия...
Медленно тянулись часы. Кружился вокруг Любеча зловещий хоровод чужих всадников.
Близко к полудню в любечский затон вбежали воинские ладьи, вонзились острыми носами в песчаный берег.
С ладей ссыпались воины в доспехах, и было их много; по доскам свели на берег белого коня.
Полком - впереди всадник на белом коне под княжеским стягом, за ним воины плотными пятками, - двинулись прямо к граду.
– Беда, княже, - приглядевшись, вымолвил Дедевша.
– Сам Изяслав пожаловал.
А суздальская дружина неизвестно где...
А Василий ещё не возвратился...
А выхода из града для Юрия нет...
Получалось, что после виноватого Дедевшина признания оказался Юрий беззащитным!
– Друг мой любезный, Дедевша Иванович, неужто выдашь меня Мстиславичу?
– горько усмехнулся Юрий.
Сплетались в голове старого наместника мысли, мучительные своей противоречивостью. Нельзя было держать Изяслава перед запертыми воротами. Но и отдавать ему в руки князя Юрия, природного Мономаховича, тоже было нельзя. Ни по сердцу, ни по совести, ни по клятве верности - служить всему княжескому роду Мономаховичей - нельзя. Злодейство могло произойти, ведь распалён Изяслав погоней и от природы жесток. А кто виноват будет, если недоброе случится? Он, Дедевша...
Юрий обречённо ждал.
Нашёл всё-таки старый мудрец выход, посветлел лицом. Сказал Юрию, указывая рукой на тиуна:
– Сей муж, княже, безопасно выведет тебя из града. Но чтоб забыли твои гридни, как из Любеча выходили. Крестоцелованием скрепи молчание их!
Юрий пообещал, ещё не представляя, как Дедевша исполнит обещанное. На крыльях, что ли, перенесёт через враждебное кольцо?
Уже вдогонку наместник посоветовал:
– Вели гридням щиты здесь оставить. В пути, которым ты пойдёшь, щиты только помеха.
Тиун повёл суздальцев к церковке под свинцовой кровлей.
Юрий догадался: к земляной дыре, к лазу за стены!
Четыре десятка лет прошло с того памятного пированья в Любече, когда наместник принимал мальчика-князя, а Юрий ничего не забыл. Даже вспомнил, из какого притвора церкви начинается потайной лаз.
Суздальцы спустились по длинной осклизлой лестнице под землю. Впереди — тиун с факелом, остальные следом, тесно, дыша друг другу в затылок. Земляная дыра оказалась узкой, едва одному Мужу пройти, а у кого плечи пошире - по стенам скреблись. Не напрасно советовал Дедевша щиты оставить, со щитами дружинники и вовсе бы не протиснулись.
Бесконечно длинным показалось Юрию это подземное шествие. Со сводов капала вода. Влажная стынь пробирала до костей. Дышалось тяжело, факел потрескивал и чадил, вот-вот погаснет.
Но это был путь к спасению!
Лазом вышли в глубокий овраг, заросший кустарником; ветви сплелись ещё одним сводом, пригибаться пришлось, пробираясь под ними.
А вот и лес — безмолвный, успокоительный.
Тиун уверенно повёл князя и его спутников по едва заметной тропинке; по всему было видно, что люди здесь давно не ходили.
– Куда теперь? — нагнав тиуна, спросил Юрий.
– К лесному городку, княже. Дедевша Иванович прикинул, что дружина твоя уже там должна быть. Недалеко до города - с версту...
Тропа влилась в лесную дорогу, тоже малоезжую. Колеи на дороге оплыли, а человеческих следов и вовсе не было.
Торопливо зашагали по чавкающей дорожной грязи - подальше от возможной погони. Тиун отстал, подсказав на прощанье:
– По дороге так и идите, никуда не сворачивайте. Дорога прямо к градку выведет.
Впереди зашевелились кусты, вышли воины со щитами и копьями, живой стеной перегородили дорогу.
Гридни вмиг окружили Юрия, обнажили мечи.
Но войны уже разглядели за ними князя, почтительно склонили головы.
Свои, суздальские!
Переправил всё-таки Василий через великую реку Днепр дружину, в условленное место привёл и даже сторожевые заставы успел выставить. Пускай теперь Изяслав нагоняет, в пять сотен ударных копий его встретим. Мало не покажется!
Таясь, пробиралась суздальская дружина по окраинам Черниговской земли, возле самого смоленского рубежа. Земля здесь была вроде бы ничейная: ни черниговцы, ни смоляне не держали на этой окраине сторожевые заставы, не строили укреплённых городков. Тишь, безлюдье. Для прохода больших ратей непреодолимым препятствием были леса. Леса и бесчисленные реки и речки.
Где бродами, где на плотах (плоты вязали тут же на берегу) суздальцы переправились через Десну, Угру, Протву, Нару. Благополучно вышли к Москве-реке, где начинались владения князя Юрия.
Пока переправлялась дружина, Юрий и боярин Василий стояли на высоком левом берегу Москвы-реки.
– Рубеж княжества...
– задумчиво говорил Юрий.
– Здесь бы города крепкие срубить, заставами перекрыть перелазы. Суздалю было бы безопасней...
– Разумно, княже, разумно, — поддерживал боярин Василий.
– А для первого града место я уже присмотрел. На устье реки Неглинной, на Боровицком холме. Люди издревле там селились, красное место. Ныне застава наша стоит на холме, сёла боярские в округе. Не на голом месте город поставим. Наречено сие место - Москва...
– Пошли смысленого мужа, пусть посмотрит, что и как, - распорядился князь.
– Не сегодняшнее это дело, но посмотреть надо. И сами наведаемся при случае.
Так было произнесено и попало в длинную череду княжеских будущих забот слово «Москва», обозначившее собой целую эпоху русской истории.
2
Вовремя возвратился Юрий Владимирович в Суздаль.
После первого неудачного похода на Ростов долго мятежились новгородцы, укоряя посадников и в стыдном отступлении от реки Дубны, и в сговоре с Ольговичами, и не понять было, кто чего хотел. Однако мятеж получился великий, многих знатных мужей побили вечники и с моста в реку Волхов пометали. Князь Всеволод Мстиславич сидел на своём Городище, как в крепкой осаде, нос боялся высунуть.