Юрий Долгорукий
Шрифт:
Как ожидал Юрий, так и вышло.
Близко к полудню чёрной пеной поползло с горы новгородское воинство, разобрались на равнине по полкам.
Не догадывались новгородцы, что ещё ночью послал Юрий в обход Ждан-горы, справа, воеводу Якуна Короба с конной дружиной и велел до поры затаиться в лесу.
Глазастый Василий подсказывал:
– На крыле сам Всеволод Мстиславич стоит, с ним вроде бы посадник Иванко Павлович, а налево - тысяцкий Петрила с новгородским ополчением; чаю — вот-вот приступят, зашевелились!
– Вот по Всеволоду и надо ударить покрепче, - решил
– Пётр Тихмень - в лоб, Якун - сбоку. Как сокрушим крыло, где князь и посадник, новгородское ополчение само рассыплется. Воеводам Непейце Семёновичу и Ивану Клыгину в челе и на левом крыле до перелома битвы упереться и стоять. Крепко стоять, не жалея живота своего. С нами Бог!
– С нами Бог!
– сурово повторили воеводы, разъезжаясь по своим полкам.
Юрий остался на возвышенности с тысяцким Георгием Симоновичем и боярином Василием, самыми ближними мужами; то ли древний курган был под ними, усыпальница павших в незапамятные времена витязей, то ли просто малый холмишка средь равнины. Если доведётся победную чашу пить, то вместе с ними, друзьями верными, если смертную - тако же, общую...
Всё точно бы делал Юрий для победы, что можно было сделать, и теперь сидел на своём белом коне сторонним наблюдателем, передоверив судьбу свою и судьбу княжества в руки воевод. Оплошают воеводы - не спасёт князя и отборная ближняя дружина в блестящих бронях, неподвижно застывшая за спиной. Полягут верные дружинники, защищая своего господина, а после и он, князь, ляжет рядом с ними на окровавленный снег - спасаться бегством Юрий не собирался. На всё воля Божья...
Но надежда на победу была. Нутром чувствовал Юрий, что войско проникнуто духом святой жертвенности, и верил в конечный успех. С таким войском не победить нельзя!
Новгородское злое множество сразу навалилось и на чело, и на крылья. Изрядно приготовились новгородцы к прямому бою: передние ряды были в непробиваемых немецких доспехах, с длинными ударными копьями. Тяжело было ступать огруженным доспехами новгородцам по рыхлому снегу, надсадно дышали, обливались потом, но пёрли напролом, испуская воинственные вопли.
Сошлись полки, смешались.
Воины отбросили бесполезные в тесноте копья, бились мечами, топорами, шипастыми шестопёрами. Взметались над головами широкие полумесяцы мерянских секир. Оглушительно ревели боевые трубы.
Пятились ростовские и суздальские полки под неистовым напором. Медленно, но пятились...
Юрий обеспокоенно повернулся к тысяцкому Георгию Симоновичу:
– Где ж Якун, почему медлит?
– Воеводу Якуну лучше нас видно, когда в сражение вступать, - спокойно ответствовал старый тысяцкий, - Не тревожься, княже, за Якуна. И за других воевод не тревожься. Сам видишь - стоят крепко!
Наконец из леса, что примыкал к равнине сбоку Всеволодова полка, вынеслась дружинная конница.
Враз остановились и заметались вои на крыле новгородской рати, не зная, то ли дальше давить, то ли поворачиваться против внезапно нагрянувшей конницы.
Но на раздумья уже не было времени, конная дружина Якуна Короба врезалась в мятущуюся толпу.
Первым побежал князь Всеволод, мня, что сбоку ударила великая сила. Нетрусливый посадник Иванко Павлович кинулся было навстречу Якуну, увлекая за собой новгородский городовой полк, и нашёл быструю смерть от меча суздальского дружинника.
Оставшись без князя и посадника, поражаемые и в лоб, и сбоку, растерялись ратники новгородского войска, сбились в огромную, ощетинившуюся копьями, но уже не скреплённую волей начальных людей толпу.
Вот тут-то и принял воевода Якун Короб решение, которое принесло ему не только славу бесстрашного витязя, но и мудрого военачальника. Он не стал преследовать бегущего Всеволода, но, не замедляя бега дружинных коней, принялся теснить и рвать на части чело новгородского войска.
Приободрившиеся воеводы Непейца и Иван Клыгин тоже двинули свои полки вперёд.
Какое-то время новгородцы ещё отбивались, но когда мерянская секира сразила тысяцкого Петрилу - побежали.
Вот ведь как бывает — жил Петрила во лжи и лукавстве, а умер прямо и честно, достойно мужа, с мечом в руке. Многие грехи за честную смерть ему Господь простит...
Юрий махнул рукой ближней дружине, посылая её в преследование; дружинники на сытых застоявшихся конях быстро нагнали отходивших новгородцев, многих порубили и в полон побрали. А витязи воеводы Якуна уже поднялись на Ждан-ropy, прибрали к рукам новгородские богатые обозы.
Подобного поражения давно не терпели новгородцы. Недаром в Священном Писании предупреждение было начертано: «Вознёсшиеся гордыней да низвергнуты будут!»
Случилась эта славная победа в лето шесть тысяч шестьсот сорок третье от Сотворения Мира [111] месяца января в двадцать шестой день.
– Как-то ответит Великий Новгород на позор? Сладко ли придётся Всеволоду Мстиславичу?
– не без злорадства спросил Юрий.
Мужи ответили единодушно:
111
1135 г.
– Не сладко, княже!
И впрямь надломилось новгородское княжение Всеволода Мстиславича. Когда остатки поверженной рати добежали до Новгорода, заполыхал новый мятеж. Гнев и обида вечников обрушилась на Всеволода, князя обвинили во всех новгородских несчастьях. Всеволод даже собрался бежать в Немцы, но его схватили и держали под стражей более двух месяцев вместе с детьми, княгиней и тёщей; сто посадничьих ратников, сменяясь, сторожили княжескую семью.
На площадях и улицах громко выкрикивали действительные и мнимые вины князя Всеволода. Не любит-де князь простого народа, об одних вельможах печётся. Возжелав Переяславля, невежливо покинул Новгород, позабыл прежние клятвы свои и, лишь убедившись в недостижимости желания своего, возвратился — с неохотой, с холодным сердцем. Сам же совратил новгородцев на поход и сам же, не сражавшись крепко, прежде других с боя побежал. Без меры возлюбил охоты и игрища, по полям на конике бездельно катался, а про суд и расправу людям забывал...