Южная роза
Шрифт:
Вчера, обедая с отцом, она расспрашивала его о поездке, надеясь, что он хоть что-нибудь расскажет о Форстере. Но отец, видимо, боясь потревожить её чувства, говорил только о новых находках и предстоящих открытиях, о выставке, и приёме у герцога Сандоваль, который назначен на послезавтра. Спросить его о Форстере напрямую она не решалась, понимая, что так будет правильно - ей не нужно знать о том, что с ним происходит. А ещё - боясь услышать, что он, наконец, женился на Паоле. Ей нужно просто его забыть. Только вот как найти в себе силы для
На новость о том, что Габриель хочет уехать к двоюродной тете в Таржен, синьор Миранди ответил не сразу. Посмотрел на нее как-то странно с сочувствием, а потом сказал:
– Давай мы обсудим этот вопрос после выставки? Это ведь серьезное путешествие, нужно все взвесить… Может, ты еще передумаешь уезжать…
Нет. Она не передумает. С каждым днём она лишь всё больше убеждалась в том, что ей нужна смена обстановки. Но настаивать не стала, ответив лишь:
– Хорошо. Поговорим сразу после выставки.
Она отвернулась от картины, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слёзы. Вспомнились её прогулки вдоль озера, и поездка к Голубиной скале...
Габриэль сделала несколько глубоких вздохов, отошла, и окинула взглядом толпу в поисках синьора Миранди. Она издали узнала приметную фигуру герцога Сандоваль. Он был высок, выше любого в этом зале, нескладен и тощ, а ещё очень любил жилеты ярких расцветок. В молодости он и сам выезжал в научные экспедиции, а однажды даже повредил колено в многодневном переходе через горы, поэтому теперь заметно хромал и опирался на массивную трость с набалдашником в виде львиной головы. Рядом с ним она увидела отца, который, как и всегда, увлечённо жестикулировал, рассказывая что-то, скорее всего об экспонатах.
А третьим в их компании оказался мессир Форстер.
Он стоял к Габриэль спиной, но она узнала его без труда, и сердце сжалось до боли, забилось так быстро, что даже мир поплыл перед глазами.
O Нет!
Все усилия оказались напрасны. Она столько дней уверяла себя, что вот ещё немного, ещё потерпеть, и она перестанет страдать, ведь время лечит... Она забудет его смех, его бархатный голос, и обжигающий взгляд, от которого её всегда заливала краска смущения. А вот увидела его, и всё пошло прахом - все усилия его забыть и не думать о нём. И всё, чего ей хотелось сейчас, до боли, до одурения, чтобы он повернулся и просто посмотрел на неё. Серый мир вокруг неё будто вспыхнул сразу всеми красками...
Милость божья.
Габриэль на негнущихся ногах отошла к стене и прислонилась, продолжая разглядывать их компанию. Они стояли довольно далеко, и она напряжённо всматривалась, пытаясь угадать, что за женщины стоят рядом с ними. Но они были ей незнакомы. И ни одна из них не была Паолой Кавальканти-Бруно... или правильнее сказать - Паолой Форстер?
Габриэль на мгновенье представила, что Паола здесь, что, может, она просто отошла куда-нибудь, и каково будет, если они внезапно столкнутся в этом зале. От этой мысли
В лавке спешно прошла наверх, мимо удивлённой Симоны, развязывая на ходу ленты шляпки, и думая лишь о том, что не может же она вот так всю жизнь прятаться по углам, боясь ненароком встретить Форстера и его жену! Это просто невыносимо! И очень больно...
А значит - она должна уехать. Как можно скорее.
И как когда-то в Волхарде, она распахнула шкаф и принялась складывать вещи дрожащими руками. Только сейчас на неё накатила волна понимания и боли. Такой
сильной, что ей снова захотелось плакать. На неё нахлынули воспоминания, те, которые она всё это время гнала от себя, заставляя снова и снова мысленно возвращаться в шумный зал музея, и желать лишь одного - чтобы Форстер повернулся и посмотрел на неё. И осознание того, что вот он здесь, жив-здоров, и как ни в чём не бывало гуляет по музею, а она… она почти больна от мыслей о нём, она почти сходит с ума.
Габриэль даже не думала, что эта мимолётная встреча может так разбередить её душу.
Пречистая Дева! Что я делаю?
Она смотрела на чемодан и понимала - она же не может уехать вот прямо сейчас. Ей нужно купить билет, решить всё с отцом и Роминой, да и как отправиться одной в такое дальнее путешествие? В конце концов, надо известить тётю...
Но рационально мыслить не могла, лишь устало села в кресло и опустила голову, сжимая руками виски.
Сколько она так просидела? Она не знала. Время будто замедлило ход.
Как же ей излечиться от этого? Как же ей жить дальше?
Если мысли о нём, как кислота, разъедают всё внутри, выжигают душу, стирают все краски, делая небо серым, море серым, серой осень, улицы и даже листья на деревьях... и только сегодняшняя встреча, как яркий луч в её серых буднях. Луч, который обжигает так сильно....
Она не может спать, не может есть, не может думать о будущем, она живёт как во сне, у которого нет завтрашнего дня, а разве это жизнь?
Посидев немного в тишине, она вздохнула, встала и глянула на себя в зеркало. Плеснула в лицо воды из кувшина, стирая ладонью капли, подняла чемодан и засунула его обратно в шкаф.
Она всё равно уедет. На другой край мира. Просто не сегодня. Но очень скоро.
Утвердившись в этом решении, она поправила причёску и пошла вниз – нужно отпустить Симону на обед. Звякнул колокольчик - ушёл посыльный, а затем звякнул вновь, кто-то вошёл - сегодня много заказов. А ей хватит уже жалеть себя, надо работать, потому что работа её единственное лекарство.
– Добрый день, синьор! Чего изволите? Вот - самые свежие хризантемы, - Симона принялась расхваливать срезанные утром цветы.