Южное лето (Читать на Севере)
Шрифт:
Я кивнул.
– Дело не в росте. Я знаю приёмы. Против ножа, против пистолета. Я б вам рассказал, мадам, что чувствуешь, когда идёшь против троих… Я вижу, вы перешли к сладкому… Официант, не убирайте мясное… Вон ту косточку, мадам, и я расскажу вам о себе. Меня переводили в Кремль на охрану первого лица. Вы понимаете: содержание, форма, витамины… Три кинолога и я. Мы все выходим и идём по Красной площади… Обо мне делали фильм… «Буцик-2». Сокращённое от Бронислав Кугенгейм – имею честь, мадам – потомок графских кровей – шпоры не ношу, хотя на лошади как влитой… Всё бы сложилось, если б не коты… Эти мерзавцы так увёртливы…
Буцик погиб в драке со стаей собак.
Похоронен на моей даче у забора с видом на Крым.
Змей
Они сидели на пляже на топчанах.
Один, в тёмных очках, ел семечки и плевал в кулёк.
Другой, в соломенной шляпе, его внимательно слушал.
– Они живут на дне океана и называются панцирные змеи.
Недавно поднялись на поверхность в Ленинграде.
Представляешь, трос диаметром 50 миллиметров стоит, качается.
Удар – и в судне дыра.
На пляже появились.
Кто-то видит – трос, хочет отодвинуть.
Удар!
Отлетел на три метра, и перелом ноги.
В одном общежитии перестала идти вода.
Вызвали водопроводчика.
Открутил он внизу под раковиной отстойник.
Оттуда голова.
Удар!
Он отлетел с поломанными рёбрами.
Но побежал…
Змей за ним.
Он к милиционеру – змей за ним.
Милиционер выхватил пистолет.
Выстрел. Попал в глаз.
Змей убит.
Всё!
Теперь скелет змея в военно-морском музее.
Панцирь – алмаз не берёт.
Полпанциря в танковый институт передали, полпанциря в ОМОН…
Но повторить не могут.
Здесь, в Аркадии, говорят, пацаны во время прибоя спину видели.
Но трезвого подтверждения нет.
А вот под Одессой в посадке удав напал на спортсмена – это точно.
Как они друг друга ни душили – никто не вырвался, оба погибли.
Но это подготовку надо иметь. Физическую. Оба имели.
А под Черниговом соловьи напали на корову.
А там жрать нечего.
Они ж вегетарианцы, на зерне.
Это ж невиданный случай, чтоб соловьи мясо жрали.
Это ж совсем другое пение по ночам.
Корова полудохлая, ей тоже жрать нечего.
Они ей повыклевывали все органы.
Сейчас опасаются за людей.
А соловьи тоже приспособились.
Один поёт – остальные нападают.
И размножаются во время нападения.
Знаешь, что хорошо против них – попса.
Не вся. Но определенные певцы.
Не помню фамилии, но этот, без зубов, как запоёт – все соловьи по дуплам.
И, говорят, два-три дня нападений нет.
А тут по селам еврей один с медведем ходил – танцевали оба под один бубен, волков отгоняли.
А волки налетели…
И, представляешь, еврею ничего не сделали – медведя порвали на куски.
Еврей этот, говорят, теперь с волками выступает.
Пока, конечно, панцирный змей на них не напал.
Ну, этот вообще не разбирается.
Ему по фигу, кто какой национальности.
Удар!
Где еврей, где медведь…
Звери, конечно, сволочи.
Дружишь с ними, дружишь, дрессируешь…
А он жрать захотел внезапно – и всё, привет!
Так что я опять к людям склоняюсь.
Ну… Айда в воду.
Ты море щупал? Как вода сегодня? Тёплая?
Кошка Фелиция
Наша кошка Фелиция, преданная, но мрачная красавица, принесла Наташе в постель половину мышки.
Я думаю, лучшую половину.
Она очень любит Наташу.
И не могла понять, отчего шум, гам, беготня.
Она шептала:
– Позвольте! Извините. Неужели после колбас, сосисок вам не хочется чего-то свеженького? Это деликатес.
Все кричали:
– Забери! Унеси!
– Ох, – вздохнула Фелиция. – И как их понять, если они сами себя не понимают. Не хотите есть свежую, можете отварить.
– Убери немедленно, гадкая тварь!
– Да уберу, уберу! – говорила Фелиция. – Лично я предпочитаю живую дичь. Это еда аристократов. Это во-вторых. А во-первых, ты её поймай! Подежурь с моё, погоняй по дому, а потом ори. Ничего не видела отвратительней хозяина в очках с солёным огурцом во рту.
Отойди. Дай пройти.
Дикари!
Собака Даша
Собака Даша у нас страдает.
В будке, на цепи, на проволоке.
Молодая, длинноногая, ласковая, но печальная.
Ночами воет. Будит. Беспокоит.
Встал я утром. Пришёл утром к ней.
– Ты чего воешь по ночам? – спросил я Дашу. – Я же молчу, хотя верчусь, храплю, страдаю. А ты воешь, Даша, воешь. Ты чего?
– Душа болит.
– Вот не знал, что у собак душа.
– Но мы же воем.
– А мы хохочем.
– Я думала, что это лай.
– Нет, хохот. Это когда мы слышим не то, что видим, мы начинаем хохотать. А вам кажется, что лаем. Но посмотри, я тебе и будку, и загончик, и еду…
– Нет, – сказала Даша. – Материально ничего. Но эти ночи… Ты когда-нибудь однажды ночью на цепи сидел?
– Боюсь, что да!
– В мои-то годы?
– Боюсь, что нет!
– Что же ты всего боишься, босс?
– Я каламбурю, пёс.
– А я и туда не могу, и здесь не могу. Вот, что ты сделал со мной, мой хозяин.