Z??ница Василиска
Шрифт:
Гул голосов, круглосуточная толкотня в коридорах, почти всегда чьи-то громкие вопли. Задержанные проститутки и сутенёры, карманники и домушники, грязные нечесаные клошары. Самый разнообразный контингент в комиссариате – бестолковое стадо пострадавших. К тому, что большинство этих людей имеют чёрную или смуглую кожу, ты уже привык. Европейские черты среди местных жителей очень, очень большая редкость. За эти дни ты изрядно пополнил запас ненормативной лексики.
Регулярная, но скудная кормёжка. Старые журналы. В основном – комиксы, развлечение для умственно отсталых всех возрастов. Наконец заседание суда. Ты волновался, и слова судьи, обильно потевшего тучного негра, доходили
– … признать потерпевшим. Прошение о предоставлении гражданства, поданное… удовлетворить. До достижения совершеннолетия… органы опеки и попечительства… на содержании государства…
Твоё заявление о желании остаться подданным Российской империи осталось незамеченным.
Очередная смена декораций. Суровые бабы из «органов опеки и совершеннолетия», колотящие по клавишам компьютеров и орущие в микрофоны коммуникаторов. Бесконечное хождение по кабинетам, закончившееся только под вечер, бессмысленные и равнодушные вопросы, твои ответы, которые никому на самом деле не нужны. Ночлег на диване в фойе, под неусыпным призором немолодого охранника – араба по имени Мишель. Седеющий мужчина поделился с тобой своим ужином – лепёшка, зелень, кусок сыра и много чёрного кофе, ароматного и чудовищно горького.
– Запомни, парень, не стоит портить сахаром вкус настоящего кофе! – Мишель подмигнул тебе, но подливать из кофейника в чашку не стал. Дождался, пока ты дожуёшь, и вытащил из стенного шкафа плед и маленькую подушку.
– Спи пока, за тобой приедут только утром, и скорее поздно, чем рано. Какой дурак поедет по делам, не позавтракав?
Он знал, что говорил, потому что видал сотни таких, как ты. Невеликих размеров мобиль, странного вида аппарат, похожий на результат изнасилования микролитражки грузовиком, прибыл незадолго до полудня. На борту схематичное изображение пары голубей над гнездом с птенцами, и надпись: «Тихий уголок».
– Это за тобой, парень, – ухмыльнулся мулат с непроизносимым именем, сменивший поутру отдежурившего своё Мишеля. – А с виду такой спокойный маленький месье! Интересно, что же ты такого натворил?
Стремительно ворвавшаяся в вестибюль дама однозначно была представителем белой расы. Лет сорока, высоченная, худая, как ручка швабры, мадам. Длинные руки и ноги. Тёмное платье укрывает колени, на тощих ногах – армейские ботинки песочного цвета. Движения стремительные и какие-то неестественные, кажется, что локтей и колен у дамы намного больше, чем положено от природы. Темно-русые волосы гладко зачёсаны и собраны на затылке в тощий хвостик. Черты лица крупные, грубые, общее сходство с богомолом дополняют огромные очки в тёмной полимерной оправе.
– Добрый день, месье М’бванга. Вот это моё новое пополнение? Странно, выглядит, как нормальный человек.
Твою попытку поздороваться не замечают.
– Думаю, вас не затруднит присмотреть за ним ещё полчаса, мне нужно решить кое-какие вопросы?
– Вы сегодня одна, мадам Боннэ?
– Естественно нет. Охранник …
Конец фразы невозможно расслышать из-за рёва взлетающего орбитального челнока. Разведя руками, мадам поворачивается и исчезает в лабиринте переходов. Через тридцать две минуты она возвращается и оценивающе осматривает твои сумки.
– Это всё твои вещи? Многовато для воспитанника приюта. Своё барахло тащи в машину сам. На наличие транспортной тележки – очередное фыркание.
Наконец, затолкав тележку в грузовой отсек, ты протискиваешься мимо здоровенного охранника на заднее сиденье. Детина не только не потрудился встать, не сдвинул кресло ни на сантиметр.
В углу пассажирского диванчика сжался в комок и тихо плачет кто-то небольшой.
Мадам усаживается за руль и, рявкнув клаксоном, резко трогает мобиль с места, вливаясь в поток ползущего по улице транспорта.
Напрасно ты ждал, что машина вот-вот выскочит из городских улиц и глаза смогут отдохнуть на зелени лесов или полей. На очередной развязке мадам Боннэ свернула на нисходящую, дальнейший путь прошёл не просто среди бетонных стен, а ещё и в полумраке – небо сменил всё тот же серый бетон. Вскоре мобиль подкатил к металлическим воротам в бетонной стене и повелительно бибикнул. Крашеная шаровой краской сталь отъехала в сторону, открыв ещё одни ворота – метров на двадцать дальше. Когда машина вошла в проём, первые ворота зарылись, а из небольшой дверцы в помещение шлюза вышел очередной охранник. С дубинкой на поясе.
– Всё в порядке, директор Боннэ? – вежливо поинтересовался он, внимательно осматривая содержимое машины и его пассажиров.
– Да, можете пропускать.
Детина, не слишком торопясь, скрылся в калитке, и вторые ворота поползли в сторону.
Как ни старался ты скрыть эмоции, мадам тебя прочитала.
– А чего ты хотел? Приют «Тихий ручей» предназначен для детей с ярко выраженным асоциальным поведением.
– Но, мадам, суд меня оправдал… я только защищался.
– Правильно социализированные граждане, подвергшиеся нападению, вызывают полицию. Или убегают. Ребёнок, хладнокровно убивший двух взрослых мужчин, является угрозой для общества. Ты опаснее ядовитой змеи, мальчик, но мы тебя перевоспитаем, будь уверен. Нам сейчас, после этой бойни, и без тебя хватает проблем. Вывихнутое войной сознание «победителей».
Последнее слово в устах директрисы прозвучало ругательно, и позволило тебе классифицировать тётку окончательно.
Мадам нажала на педаль акселератора, и повела мобиль по узким… улицам? Какие, к чёрту улицы, по коридорам своего заведения.
В семье Олекминых всегда было две правды. Одна – мамина, чистая, ухоженная и дезодорированная правда дочки и внучки профессоров престижного университета, вторая – папина. Его правда, следует признать, была страшноватой, пахла потом, дымом, кислым запахом сгоревшей взрывчатки. Папина правда оставляла во рту неприятный привкус, как будто держишь за щекой старую медную монету. Эти правды мирно уживались в спальне и в столовой, слегка конфликтовали в гостиной, но в детской вели постоянную и неприкрытую войну. Боевые действия велись с переменным успехом. Мама бросала в бой Литературу и Искусство, отец в ответ высаживал десант оловянных солдатиков, великолепного вороного коня под седлом, на котором так волшебно было раскачиваться, размахивая блестящей саблей (почти как настоящая, сын!), и книги о воинах и войнах. В ответ мать предпринимала фланговый охват, организовав домашний театр с привлечением симпатичных сверстниц. Лукаво улыбаясь, отец не отвечал на демарш ничего. Он был мудр. Если бы девочка была одна… Их было трое, и они не стеснялись болтать в твоём присутствии.
– Ма, они все такие дуры! – твой возмущённый вопль шокировал маму, но своё мнение ты отказался менять наотрез.
Война за душу единственного сына не прекращалась ни на миг. А ты… Ты любил их обоих и старательно впитывал обе правды. Изучал французскую поэзию, и регулярно посещал тренажёрный зал. Бродил по картинным галереям и с удовольствием неделями пропадал с отцом на полигоне, разнося мишени, бегая по штурмовой полосе и засыпая под бормотание гипнопеда. Чему он тебя учил? Угадайте. Подполковник Олекмин был командиром батальона сил специальных операций.