За голубым порогом

Хлудова Ольга Флорентьевна

В этот день мне предстояло плавать одной. У Николая второй день болит ухо, и в воду ему лезть нельзя. Он помог мне натянуть резиновый костюм, показал с берега, где искать устричник, и ушел вглубь полуострова, захватив сачок для ловли насекомых. Я по опыту знала, что теперь он пропал надолго.

Дно у берега было усыпано тонкими витыми раковинами моллюска батиллярии. Их были тысячи, живых и мертвых. С метровой глубины начиналась дремучая зостера, перевитая, как лианами, коричневыми шнурами хорды. Здесь не было песчаных площадок и проходов, как в милой нашему сердцу бухте Троицы. Иногда только появлялись проплешинки, где трава была не такой густой, вот и все. На одном из таких разреженных участков я увидела харибдиса. На этот раз поймать его было нетрудно. Окрыленная успехом, я сунула его в плетеную сумку, висящую на поясе.

Еще один харибдис мелькнул в траве. Скорее за ним! Но вдруг будто острые щипцы впились мне в бедро. Это краб, мой пленник, просунул клешню в ячейку сумки. Правда, он тут же меня и отпустил, но, пока я укоротила сетку, пока обследовала назревающий синяк, второй харибдис уже скрылся.

Случайно взглянув на берег, я увидела, что по тропинке идет Николай с серьезным и несколько скорбным выражением лица, а в нескольких шагах позади него едет верхом на лошади загорелый мужчина. Верховой не спускал глаз с Николая и самым выразительным образом держал правую руку в кармане.

При виде этой картины меня одолел смех. Ну конечно, еще не было экспедиции, чтобы Николая не ловили и не проверяли кто он такой. Даже уезжая в подмосковный лес за грибами, он всегда берет с собой документы, и это очень часто оказывается кстати. Что-то есть у него в лице такое, что пробуждает бдительность в окружающих. То ли это его цыганского вида дремучая борода в комбинации с очками, энтомологическим сачком и сугубо небрежным костюмом, который он носит в поездках, то ли еще что-нибудь, но его колоритная фигура возбуждает подозрение.

На этот раз он оставил документы в рюкзаке. Я вылезла на берег, не сообразив, что и у меня вид был достаточно непривычный для жителя далекого, пустынного острова. У конвоира глаза заметно округлились, когда из воды вышло существо в резиновом костюме, с маской и ластами, но на мое приветствие он ответил вежливо.

Наш новый знакомый очень внимательно проглядел документы, расспросил, где мы живем и как добрались сюда, подивился, что не заметил катера, и, наконец, поверил, что мы «свои». Мы выкурили трубку мира, то есть заплесневелые папиросы, которые обычны здесь, у моря, и верховой уехал, сказав нам на прощание весьма снисходительно:

— Ну, работайте, работайте. Это ничего, можно.

Николай ушел вслед за ним. Однако надо было искать устричник. Ветер все усиливался. Мелкие злые волны побежали по бухте. Им было где разгуляться, до противоположного берега несколько километров.

Узкий язык песчаной косы, истоптанный коровами, переходил в длинную отмель с дном, усыпанным чистой битой ракушкой. В небольших углублениях лежали груды ребристых раковин таис. Я мимоходом набрала их с десяток. За отмелью началась зостера. Я прорывалась сквозь нее с остервенением, держа одной рукой маску, другой раздвигая зеленую стену. Это было очень утомительно. Заросли казались бесконечными. И вдруг сразу трава осталась позади, открылось чистое дно, пестрое, как цветник. В жизни своей я не видела такого богатства морских животных и таких ярких красок в подводном мире. Глубина была всего полтора или два метра, и все оттенки окраски животных казались почти такими же интенсивными, как в воздушной среде.

Губки, алые и лиловые, лимонно-желтые и оранжевые, зеленоватые и серые, бархатистым толстым слоем покрывали камни, разбросанные на песчаном дне. Небольшие гребешки с огненно-красными мантиями, вишневые асцидии, оливково-зеленые густые кусты кодиума, ветвящиеся, как кораллы; розоватые устрицы и черно-лиловые мидии, покрытые белым кружевом обрастаний, лиловые, синие, красные и пурпурные звезды, серые и черные ежи — и все это освещенное ярким солнцем! Я кидалась от одной группы животных к другой, набила до отказа два мешочка и никак не могла остановиться.

Гребешки с их демонической окраской привлекали меня несказанно. Почти нельзя было найти двух одинаковых. У одного мантия была алая, у другого оранжевая с черными пятнами, у третьего черная, будто покрытая китайским лаком с темно-красными прожилками. Это были небольшие гребешки Фаррера или, как их еще называют, «прекрасные гребешки». Вот это было совершенно подходящее название! Они сидели на каждом камне букетами по пять-шесть штук, распустив во все стороны длиннейшие оранжевые усики — щупальца,

В отличие от свободно лежащих на грунте приморских гребешков гребешки Фаррера прикрепляются к камням или другим твердым предметам. Однако молодые, величиной с пятак, лежали просто на дне. Я только протянула руку, чтобы подобрать одного из них, как он отпрыгнул в сторону, громко щелкнув створками. Это послужило сигналом для его соседей. Маленькие гребешки запрыгали, как блохи. Один даже стукнулся о стекло маски. Резкие кастаньетные щелчки отчетливо раздавались в воде. Затем все успокоилось, только облачка ила оседали на дно.

Красивая оранжевая губка, на которую я нацелилась еще издали, вдруг побежала в сторону и спряталась за камень. Зная, что губка животное солидное, по природе своей домосед и самостоятельно двигаться не может, нельзя было не удивиться такой резвости. Как и следовало ожидать, в ней сидел рак-отшельник. Он когда-то поселился в раковине. Губка покрыла ее толстым слоем, разрослась со всех сторон и постепенно растворила, А гладкие стены домика, теперь уже из самой губки, сохранили внутри очертания раковины. Губку не ест почти ни одно животное. Рак-отшельник спокойно мог жить в своем оранжевом убежище.

Это еще один пример симбиоза, от которого обе стороны получают пользу. Рак-отшельник прячет мягкое, не защищенное панцирем брюшко и в свою очередь полезен губке тем, что таскает ее за собой и дает возможность получать из воды больше питательных веществ, чем если бы она сидела на одном месте, скажем, на камне. Эта плотная красновато-оранжевая губка называется пробковой, и именно в ней охотно селятся крупные с коричневыми узорами на мохнатых лапах, гребенчатые раки-отшельники.

Однако где же устричник? Битой ракушки было много. Кое-где она мешалась с мелким гравием, кое-где ее затянул тонкий слой заиленного песка, а иной раз попадались участки, покрытые только створками устриц. Живых моллюсков было совсем мало. Они сидели группами по два-три. Вероятно, надо продолжать поиски.