За голубым порогом
Шрифт:
Дни стоят удивительно жаркие и тихие. На мелководье вода прогрета до 25–27 градусов. Животные отошли немного дальше от берега, но в прозрачной воде дно отлично просматривается, и количество новых находок не уменьшается. Наши обязанности теперь разделились. Николай сидит в тени боярышника и рисует пойманных животных. Я поставляю ему натурщиков. В закутке из камней около берега плавают и ползают животные в ожидании своей очереди позировать.
Иногда попадается животное, управиться с которым не так-то легко. Однажды я отплыла подальше от берега и спокойно лежала на воде, глядя вниз в синюю мерцающую глубину. Солнце приятно припекало спину через резиновый костюм, пологие волны укачивали как в гамаке. Неожиданно перед самым стеклом маски возникла завеса из тонких полупрозрачных нитей, Я подняла голову. Рядом со мной, медленно пульсируя, плыла крупная медуза цианеа.
Плыть было очень неудобно. Один ласт был на ноге, другой в руках. Я то отставала от медузы, то почти втыкалась в нее головой. Несколько раз щупальца цианеи касались моего лба и подбородка, не защищенных маской. Жжется эта медуза еще больнее, чем медуза корнерот. Наконец мы с ней приблизились к самому берегу. Пришлось вынуть камень из нашей загородки и загнать туда добычу. Николай нарисовал ее купол со всеми подробностями, потом мы опять угнали медузу на глубину и зарисовали на пластмассовой дощечке, как она выглядит с распущенными щупальцами. После этого медузу отпустили с миром. Кажется, это было единственное животное, не поплатившееся жизнью за честь фигурировать в альбоме. Медуза была слишком велика и нежна — мы не смогли бы доставить ее в целости до дома.
Краб-плавунец харибдис долго не желал попадаться нам на глаза. Я ежедневно оплывала районы зостеры, тратя пленку на традиционные бесполезные съемки юрких чилимов, и время от времени приносила Николаю то пустой панцирь неуловимого краба, то клешню, еще не потерявшую яркости окраски. И вот наконец-то настал счастливый момент, когда среди короткой зостеры марины мелькнул крупный краб, пестрый как арлекин. Я ринулась за ним. Харибдис то взбегал бочком в толщу воды, то скрывался в траве. Чтобы не упустить краба, надо было действовать наверняка и хватать его как придется. Я натянула перчатку. Вообще-то, как оказалось, без них отлично можно обойтись, даже имея дело с колючими жителями Японского моря, но правую перчатку я всегда затыкала за пояс именно на случай встречи с харибдисом, о клешнях которого у Николая были весьма живые воспоминания со времен прошлых экспедиций. Он умудрился сесть под водой на пучок водорослей, в которых прятался этот краб.
Я нашла харибдиса под большим камнем, из-под которого виднелись только радужные клешни. Мы крепко схватили друг друга. Краб показал себя молодцом. Он висел на моих пальцах, вцепившись в них одной клешней и размахивал другой, предлагая мне единоборство по всем правилам. Я уклонилась от предложения и употребила обычный предательский маневр — схватила его за спинку левой рукой. Оставалось только выдернуть руку из перчатки, которую краб держал очень крепко. К сожалению это не удалось. Так мы и поплыли к берегу в классической позиции вальса — правая рука дамы в левой «руке» партнера.
На берегу Николай освободил меня от крепкой хватки краба. Матерчатые перчатки были плохой защитой: багровая полоса глубоко вдавилась в пальцы. Мы посадили харибдиса в ведро. На его лиловатой спине были зеленые и темно-сизые узоры. Большие розоватые снизу клешни сверху переливались багрово-фиолетовыми, зелеными и бирюзовыми красками. Ноги голубые с розовым и лимонно-желтым.
Как положено от сотворения мира, человек не бывает доволен. Хоть я и с риском для жизни поймала отличного краба, Николай немедленно потребовал второго. Ему, видите ли, надо поглядеть, насколько характерна окраска данного экземпляра, а для этого нужно сравнить его с другими. Чем больше крабов, тем лучше. Лучше двух или трех. Еще лучше штук пять. Что ж, пять, так пять. Все равно столько здесь не найти.
Как в лесу или в поле, где шумное вторжение человека заставляет разбегаться и прятаться зверей и птиц, так и в подводном царстве исследователь, не соблюдающий определенных правил, не увидит многих обитателей моря, испуганных его резкими, неосторожными движениями. Только некоторые морские беспозвоночные — такие, как морские, ежи, звезды и некоторые моллюски, почти не реагируют на приближение опасности. Но рыбы, крабы, креветки, более осторожные моллюски, сразу же стараются спрятаться, когда к ним направляется шлепающее ластами по воде, быстро плывущее чудовище. Они спешат забиться в самую гущу водорослей, скрыться под камнем или, втянув сифон, отгородиться от опасности толстым слоем песка.
Тогда подводный исследователь выходит на берег, сетуя на то, что «море мертво», что нет здесь ничего интересного, ни рыб, ни крабов.
Чтобы усыпить осторожность боязливых животных, лучше всего некоторое время пробыть в полной неподвижности, давая им возможность освоиться с присутствием человека, или приближаться при помощи плавных почти незаметных движений. Надо помнить, что каждый взмах ластов посылает в толщу воды не видимый и не слышимый человеком сигнал, отлично воспринимаемый обитателями моря.
Понемногу потревоженный человеком мирок успокаивается, выплывают из укрытий рыбы, неторопливо пробирается краб, ощипывая нежные веточки водорослей и заглядывая по дороге во все уголки в поисках добычи; высовываются из песка сифоны моллюсков и нежные щупальца червей. Пестрые креветки стайкой повисают в воде или пасутся, собирая на травинках какую-то съедобную мелочь. Теперь наступило время для наблюдений за животными или осторожного фотографирования их.
С каменистого дна до самой поверхности поднимаются коричневатые гладкие шнуры. Они растут по два, по три вместе, отдельными редкими пучками. Это водоросль хорда. Я медленно плыву, стараясь не запутаться в слабо натянутых гибких стеблях, таких длинных, что их «излишки» плавают на поверхности воды.
Дно у основания стеблей затянуто легким, беловатым пухом гидроидов. Кое-где их прозрачные облака, похожие на размокшую вату, прилепились и на самой хорде. Участок, занятый хордой, просматривается насквозь. Животные могут прятаться только под слоем гидроидов.
Осторожно раздвигаю пухлые клубы и нахожу шкурку слинявшей каллианассы — рака, обитателя илистого и песчаного грунта. А вот еще и еще. Сколько же их здесь, этих тончайших опалово-перламутровых шкурок, в совершенстве сохранивших форму тела своего хозяина, Я набираю в мешочек самые крупные и целые сброшенные одежды каллианассы. Камней все больше. На них пушистые кусты саргассов, часто обвитые той же хордой. Еще дальше виднеются бесформенные глыбы, образующие на дне как бы невысокие стены. Между ними спокойно разрастаются разноцветные водоросли. В тихой воде у водорослей расправлена каждая веточка, каждый отросток. Здесь они пышные и удивительно яркие. Среди водорослей мелькают пестрые извивающиеся рыбы маслюки. Узким телом и непропорционально маленькой головой они напоминают угрей, но разрисованы, как бабочки. Терпуги, сверкая красными глазами, подглядывают за мной из-за прикрытия густых кустов саргассов. Когда я застываю, неподвижно лежа на воде, рыбы успокаиваются и продолжают кормиться, склевывая что-то с пышных гидроидов, или затевают драки, гоняясь друг за другом. Некоторые из них стоят неподвижно у самого дна и оживляются только при приближении других рыб. Тогда с воинственным видом, расправив все свои плавники, терпуг направляется к пришельцу. Обычно дело кончается отступлением вторгшегося в чужой участок.
Там, где водоросли не закрывают камни дна, медленно переползают трепанги. Их здесь очень много, самых разнообразных оттенков, от светло-коричневого до почти черного. Не было только белых и голубых, хотя я не теряла надежды, что когда-нибудь всем на удивление мне удастся найти белого трепанга. Пестрые моллюски хитоны с пластинчатыми панцирями собираются группами в укромных уголках.
Короткоиглые ежи тоже ищут место потише, в расщелине или под нижним откосом камня. Черные нудусы не прячутся и, как всегда, сидят где им вздумается.