За гранью снов
Шрифт:
Поймал ее в коридоре, когда девчонка, низко наклонив голову, попыталась проскользнуть мимо него. Ее глаза широко распахнулись, когда Штефан одним резким движением прижал ее к стене и зашептал на ухо:
– Сегодня ночью это будешь ты, - и, не говоря больше ни слова, стремительно ее поцеловал, и ушел.
Она не посмела ослушаться. Очевидно, помнила, чем чревато неповиновение ему, но, когда появилась в его комнате, Штефан вдруг осознал, что она не боится. Да, сжимает руки в кулаки, вздрагивает и почти не дышит, но не боится!
–
Зеленые глаза полосонули его негодованием и... неужели раздражением? но она исполнила то, что от нее требовалось. И с того момента эти месяцы лишь она была любовницей в его постели. Из числа рабынь, конечно же, так как княжеское ложе было отдано Софии. Но и это было уже не то. Совсем не то, что он чувствовал, когда прикасался к Каре. Просто привычка, черту которой он пока не желал подводить. Рабыня есть рабыня, а София, как ни крути, представительница знатного рода, аристократка. Очень себялюбивая и гордая аристократка. Не стоит давать ей лишний повод для ревности. Да и портить отношения с Бодлером нет надобности, учитывая, что сейчас происходит вокруг Штефана, - сплошные заговоры и интриги.
И все же, что-то было не так. Его отношение именно к этой рабыне было... если не особенным, то иным. Он прощал ей многое, то, что никогда не простил бы другой рабе или прислуге. Она не боялась открыто бросать ему вызов, пристально смотреть в глаза, будто завораживая и приказывая ему сдаться, она имела право слова, - то, чего не имела ни одна прислуга в его доме! Но расплатой за все ее неповиновения и голос было ее тело. И он закрывал глаза на другие ее грешки, идя ей на маленькие уступки.
Он не наказывал ее физически, ни разу с того дня, как она появилась в его доме. Все его угрозы были лишь фальшью, мистификацией, он прекрасно знал, что не сделает ничего подобного. Он может требовать от нее секса, выполнения самых извращенных своих фантазий, но не физической расправы. Каким-то неведомым образом Каролла наложила запрет на телесные наказания, не сказав об этом ни слова. Хрупкая девочка с силой духа, не уступающей ему, она тем не менее была прочнее хрусталя, ежедневно демонстрируя выдержку. И это не могло его не подкупить. Он поддался очарованию ее воли, ранимой оболочки и крепкой души. От Лейлы, случайно обмолвившейся ему, он узнал, что Кара находилась в детском доме. Это не волновало его, но он все же вскользь отметил, что оттуда она могла заполучить и таинственный шрам, и силу воли вкупе с выдержкой и отвагой, которым мог бы позавидовать мужчина.
Единственное, чего он не мог избежать, - это пленительный аромат ее тела. Ему порой казалось, что он ощущает его издалека, как помешанный. После первой ночи, уже тогда ему следовало задуматься, почему именно ее тело, такое непокорное и горячее, вызывает в нем бурю чувств. Лишь в нее погружаясь, он был удовлетворен: силой ее духа, пульсацией ее тела, глубиной ее ощущений, которые он тоже впитывал в себя, ее сладостью и искусительской влагой желания. Да, его тянуло к ней физически. Он не отрицал это. И мог, наверное, выделить ее в толпе безликих женщин безошибочно, потому что только она производила на него странный эффект разорвавшейся бомбы. Она привлекала его. И этому влечению было название. Плотское желание. Он хотел ее всю, без остатка, каждую клеточку ее тела,
Она пыталась ему отказывать, но он брал то, что хотел, даже против ее воли, злясь на Кару за этот отказ. Как странно, но ее нежелание всегда превращалось в горячий влажный экстаз, стоило ему коснуться ее.
Однажды она все же отказалась прийти. Что стало тому причиной, он не знал, выяснять не стал. Рабыня почувствовала, что ей дозволено больше, чем остальным, и решила заявить о своих правах? Рискованно. Очень рискованно. И за этот риск ей пришлось поплатиться. Вновь, как и за своеволие, - своим телом.
Он запихнул девушку в свою комнату силой и, как она не старалась упираться, стащил с нее одежду, почти разорвав ту в клочья, бросил хрупкое тело на кровать и кинулся сверху, расстегивая молнию на джинсах и раздвигая ногами ее бедра. Она противилась, упиралась, била его кулачками по груди и плечам, царапала спину, пыталась кусаться. Это было похоже на изнасилование. Если бы только это его волновало! Он лишь брал то, что принадлежало ему, разве нет? Он просил – она отказала. И понесла за это наказание. Как он ее и предупреждал.
Но вскоре она перестала отбиваться, выгнулась под ним, откинув голову, до крови сжимая зубами губы.
– Будешь отрицать, что хочешь меня, Кара?
– шептал он ей на ухо, медленно двигаясь в ее теле.
– Будешь лгать мне? И себе?
– Дьявол, - могла лишь выговорить она сквозь мучительно сдерживаемые стоны, рвущиеся из горла.
Он начинал хохотать над столь правдивым предположением.
– Ненавижу, - вместе с гортанным не сдержанным стоном наслаждения вырывается у нее.
Но он не обращает внимания на ее слова, давно уже не обращает на них внимания. И многое ей прощает. Он разряжается в нее, ощущая, как она сжимает его изнутри. И ликующая улыбка озаряет лицо демона. Как бы она не отрицала, тело его не обманет: все ее ощущения, как на ладони. Их она не скроет.
И как бы он не пытался отрицать, факт оставался фактом: едва прибыв в замок, он вспомнил о ней. О том, что обещало ему общение с ней. Ласка, желание, огонь, сила ее сопротивления и сладость поражения. И губы его растянулись в плотоядной улыбке.
Он вновь хотел ее. Он слишком долго ее не видел. Да еще Вийар со своими провокациями!.. Он должен был увидеть ее, почувствовать свою власть над ней, ощутить силу ее страсти под губами, вспомнить ее...
На то чтобы принять решение, ему хватило и пяти секунд.
– Максимус, - позвал Князь Ищейку, зная, что тот стоит за дверью, будто тень.
Через мгновение Ищейка появился в кабинете, тихо прикрыв за собой дверь.
– Скажи Лейле, - не глядя на него, проговорил Штефан, - что я хочу видеть Кару. Сейчас.