За гранью снов
Шрифт:
Но разве того, что я вытерпела, что перенесла и чего добилась из ничего и кем стала из никого, не может откупить меня от столь унизительного, оскорбительного и - совершенно точно!
– незаслуженного положения, какое я занимаю сейчас!? Разве выживание в детском доме, преломление судьбы в поисках своего места в этом мире не стоит того, чтобы заслужить свободу и быть вольной самостоятельно выбирать, где жить, как и с кем!? И в каком качестве! Разве я заслужила судьбу рабыни? Выбравшись из ужаса избиений и с колен встав на ноги, перечеркнув прошлое и решив строить настоящее, разве не смела я надеяться на подарок судьбы? Но
Об этом мире я до некоторого времени не имела ни малейшего представления. Даже через время я не могла осознать до конца, что это правда, что я нахожусь за гранью, в другом измерении и пространстве, в другой параллели. Оставаясь все же на территории знакомой мне реальности, - в Праге ли, в Варшаве или в Вене. Просто вне досягаемости от посторонних глаз. Не достойная на эти чужие глаза попасться. Здесь это было чревато последствиями. Меня могли увидеть, со мной могли поговорить, я даже могла пожаловать на то положение, к которому меня принудили. Но окружающие покрутили бы пальцем у виска, сославшись на мое невменяемое состояние. К такому трудно подготовиться, поверить в подобное, не увидев всё своими глазами, просто невозможно. Я оказалась заключенной в золотую клетку с личным надзирателем, лишенная прав рабыня, приговоренная к вечной каторге за то, что ничего не сделала.
Да, у меня появился... хозяин. Господин. Штефан Кэйвано. Мрачный и беспощадный демон. Одного его взгляда порой хватало, чтобы меня бросило в холод, а затем в жар. Слишком противоречивые эмоции, но обмануть себя и заявить, что я его просто ненавидела, нельзя. Он являлся теперь неотъемлемой частью моей жизни. И все уверения, что он меня не отпустит... Я верила ему. Я знала, что так и будет. Если я сама не позабочусь о том, чтобы предоставить себе свободу.
А еще в моей жизни была она. София Бодлер. Аристократка, знатная особа, дочь одного из влиятельных людей Второй параллели, да и моего мира, пожалуй. Равная по положению моему хозяину и решившая во что бы то ни стало заполучить желаемое, - стать Княгиней Кэйвано. И она была соперницей. Хотя нет, это меня она считала соперницей, полагая, что Кэйвано уделяет мне слишком много внимания для обычной рабыни, и ревновала. Меня к нему. И его ко мне. Где логика?..
Ревность. Наверное, оно не подвластно логике. Это странное чувство, возникающее внутри тебя даже против твоей воли. Я никогда не ощущала его, раньше как-то повода не было, причин. До того как попала... сюда, повода, да и объекта ревности, как-то не находилось. А теперь, здесь, в отношении Штефана Кэйвано к этой женщине... что-то такое... непонятное, рваное рвалось из груди, чему я не могла дать определения. Жгучее чувство, острое, как клинок, и необъяснимое, как сверхъестественное явление. Наверное, не ревность, уверяла я себя, но протест! Я не желала, чтобы эта женщина стала хозяйкой замка Кэйвано. Не желала, чтобы она стала моей хозяйкой. Не желала, чтобы он женился на ней. Он этого не хотел, даже, наверное, скептически относился к откровенному стремлению Софии Бодлер занять княжеский трон с его гербовым отличием. А еще... он не любил ее. А он вообще любил кого-нибудь? На этот вопрос ответа я не находила, но догадывалась о нем. Нет. Он никогда никого не любил.
Изменилось ли мое отношение к Кэйвано? Вопрос, определенно, требует тщательных размышлений. Кажется, наши отношения
Разделяло нас очень многое. В мире, где я жила, между нами стояло социальное положение, его высокий статус богача-предпринимателя и мой - обычной санитарки в пражской больнице. Слишком он был высоко, слишком низко стояла я. Но даже тогда это положение не было роковым или плачевным, чем стало оно сейчас. Я - в положении рабы, и он - на престоле господина. Между нами пропасть. Между нами трагедия одной судьбы - моей. Между нами - всё, что нас окружает. А еще… Еще между нами София.
Изысканная и утонченная леди Бодлер откровенно негодовала, наблюдая за нашими отношениями, если их так можно было назвать, всю свою ядовитую злость выплескивая на мне. Естественно, кому еще она могла заявить, что недовольна установившимся порядком вещей, тем, что простая рабыня стала занимать в постели Князя место единственной любовницы? Кому она могла пожаловаться? Штефану? Это даже звучало смешно! Да и слушать он бы не стал, если бы обошлось без иных последствий. За те месяцы, что я провела в его доме, я кое-что о нем узнала, подслушав разговоры слуг и рабов, кое-что поняла, прочитав газетные статьи о Штефане Кэйвано, как предпринимателе, а что-то осознала и без подсказки, что-то, что вовсе не требовало объяснений. Штефан Кэйвано был из разряда тех людей, которые не слушают чужих мнений, а поступают так, как считают правильным сами. Думаю, что это знала о нем и София Бодлер.
Она была невыносимой. И даже не потому, что вымещала всю свою злость на мне, ревнуя и бесясь от невнимания Кэйвано к своей аристократической персоне, ведь раньше этого внимания было, по всей видимости, предостаточно. Но, наверное, даже это она снесла бы, пережила, перебесилась. Но София была невыносима той невыносимой ревностью, которой давит женщина на людей, которых винит в потере своего прежнего положения в жизни любимого мужчины. И виновницей всех преступлений для нее стала я.
Казалось бы, что ее пугает, почему она бесится и откровенно злится, ведь я просто рабыня - игрушка хозяина, захотел - поиграл, захотел - отбросил в сторону за ненадобностью. В чем проблема? Останется-то Князь все равно с ней, вернется все равно в ее постель. И женится тоже на ней, превратив в хозяйку, в Княгиню и госпожу, а меня оставив лишь рабыней. Никем - для себя и для нее. Но София была, видимо, из того сорта людей, которые не терпели отклонения в сторону от своих желаний и стремлений ни на йоту. И, если видели малейшие изменения в отношениях, устраняли этот пробел. Или причину возникновений этих изменений. Любыми способами и путями, чтобы вернуть себе прежнее положение. Даже идя по головам. И я была уверена, что следующей в списке «голов», которых касается ножка аристократки, была моя.