За морем Хвалынским
Шрифт:
Алекса опустил глаза.
— Не иначе приворожила она тебя, — раздумывал дальше Рожден. — Такое слышу в первый раз. Правда, в далекой Хвалисе и Багдаде рассказывают о любви парня-степняка и девушки, от этой любви парень стал безумцем и писал стихи, которые потом распевали на ярмарках и постоялых дворах древних Согда и Бактрии. Но это же сказки…
— Чему ты удивляешься, полочанин? — Бибо гневно глядел на купца. Он даже вскочил. — У нас, в горах, тоже есть сказки о любви. И люди учатся на них, и плачут от тех сказок, и
— Удивляюсь тому, как это вы, люди юга, так горячи сердцем. Мы же живем на неласковой земле, она требует от нас столько сил, чтобы выжить! Потому души наши заняты не любовью, а борьбой — за жизнь, за волю, за землю. В конце концов, это твое дело. Я же подумал было, что ты убил кого и теперь убегаешь от расплаты. Правда, ты сделал большее — покинул свой край ради девушки, пусть себе самой красивой на свете. Я этого не понимаю. Однако… мы все любим слушать чудесные сказки. Особенно их любят слушать там, куда ты идешь. Но как же ты идешь, не имея денег?
— У меня сильные руки и широкая грудь, я заработаю себе на жизнь, хотя бы на такую бедную, какую ты видишь. — Алекса оглядел свои полотняные, латаные-перелатаные штаны, рубашку, почти прозрачную от старости, — только на это тряпье хватило у него монет!
— Ежели ты охотно слушаешь сказки, купец, то подари своему земляку несколько монет, — вставил свое Бибо. — Ему они очень понадобятся.
— Деньги и нам, купцам, не достаются даром, — почесал затылок Рожден. — Тем более мы привыкли давать их с отдачей. А тут… Нет, денег я не дам тебе, — наконец сказал он. — Но я посодействую тебе как земляку. И другое — одержимым нужно помогать, они под охраной… кого только, не знаю? Сатаны, может?
Он прищелкнул пальцами, и знакомый гостям отрок приблизился к ним бесшумной походкой. Купец сказал ему несколько слов, и отрок исчез за дверью.
Вскоре послышались тяжелые шаги, и на веранду зашел толстый челядин с коротким кинжалом, заткнутым за широкий желтый пояс. Кинжал блестел на простой рубашке челядина, как дорогая заплата на сермяге.
— Как Арслан? — тихо спросил у него Рожден.
— Дальше он не пойдет. А хозяин отказывается брать: дорого просите, говорит, за эту падаль…
— Хорошо, — так же полушепотом ответил купец. Погладив длинную русую бороду, он весело воскликнул, глядя на Алексу: — Царский подарок хочу я тебе сделать, земляк! Для князя и его дружины везу я несколько коней. Но один из троих немного приболел. Я дарю тебе Арслана. Вылечишь — цены ему не будет.
Алекса не все расслышал, о чем шептались между собой купец и его челядин. Но горец, с его чутким, как у волка, слухом, все понял и склонился в насмешливом поклоне:
— Благодарю тебя, полочанин! Земляк, видишь, ошеломлен твоей щедростью. Кланяйся! — Он силой пригнул Алексу к земле.
— Ну что же, — Рожден встал. — Идите смотрите коня. А нам тоже время
— Все сделано, господин, — торопливо заговорил тот. — Тимьян, чебрец, еще на последний раз его осталось…
— Давай вот. Позавтракаем, жертву принесем богам и — в дорогу. А она немалая! Когда еще в Полоцке будем!
Алекса и Бибо вышли следом за челядином, спустились по отшлифованным до блеска ступеням вниз.
— Ловко придумал твой купец! — тихо зашептал горец. — Теперь слава о его щедрости покатится впереди него! Даже если та дохлятина, которую отдал нам, через час упадет и не поднимется, это уже не будет иметь значения. Главное — чтобы она была жива, пока держишь ее!
До Алексы только теперь начал доходить смысл подарка. Он остановился:
— Если конь не может идти, то зачем он?
— Я и говорю — зачем такой подарок? Живой шакал лучше мертвого льва. Пусть бы земляк дал тебе немного кунов или хотя бы один серебряный дирхем. Пошли лучше, пока твой щедрый купец не шепнул хозяину, кто ты. И правда, ежели он привезет тебя в Полоцк, князь щедро одарит его ради удовольствия покарать тебя на вашей главной площади.
Алекса вздохнул — да, теперь даже заступничество Всеслава не спасло бы его!
Он не знал, что Брачислава как раз в это время хоронили на громадном кургане и, несмотря на протесты епископа, был убит и положен в могилу белый конь, на котором любил возвращаться в Полоцк князь, победив в очередной битве…
Когда привели коня, неожиданно к ним сзади подошел Николай. Он всегда подходил, будто подкрадывался — мягко и неслышно. Даже сухие опавшие листья, шелестевшие под легким ветром, не выдали шагов византийца.
Он долго оглядывал коня — открывал пасть, трогал белые зубы, гладил, будто ощупывая, бока.
— Его нужно выходить, а это почти невозможно, — сказал наконец.
— Видишь? Я же говорил тебе — подлюга твой земляк! — толкнул Бибо Алексу в бок.
— Однако я возьму его, — как ни в чем не бывало продолжал Николай. — Может, мне поможет Мария Оранта.
— Ты… умеешь лечить коней? — вытаращился на него Бибо.
— И коней… и еще кое-что… Отправлять на тот свет без крика и шума, — равнодушно усмехнулся Николай.
Откуда-то из лохмотьев, страшным рубищем висевших на стройном смуглом теле, он достал три серебряных номисмы.
— На, держи! — передал Алексе. — Я беру эту дохлятину не даром. Это хорошая цена, спроси любого купца. Конь у вас все равно сдохнет. А мне он принесет хорощие деньги. Я остаюсь тут.
Алекса заколебался.
— Он и правда хороший конь, только болен. Может, я и сам его вылечу?
— Как хочешь, — так же равнодушно протянул Николай. — Оставайся и ты. Я займусь другим — буду помогать хозяину готовить еду. Такого повара он не найдет нигде.