За пять веков до Соломона
Шрифт:
— Говорил нам Рамсес, будто задумали израильтяне устройство земли нашей поменять. Захотели сами хозяевами стать, а египтян рабами сделать. Для того и творили коварства, чтобы египтян доверчивых напугать, фараона убить, а самим власть добыть.
— Почему же тогда фараон не добавил, что во время мора черного, среди израильтян вдвое больше людей погибло, чем среди свободных египтян? Почему не рассказал, как они пресный хлеб из муки и воды пекли, как впроголодь жили, когда остальным жителям Египта зерно из царских запасов выдавали?
Старый воин не сводил немигающих глаз с Моисея.
— А главное, Манитон, если уж среди израильтян такие могущественные волхвы имелись, что же они фараона за целых пять лет ни разу не тронули? Мне ли тебе рассказывать, что на поле брани первыми стрелами всегда в неприятельского командира целят!
Долго молчал Манитон, видно, тяжелые мысли внутри крутились. Разумом понимал, что прав вождь израильский, да и сердце подсказывало: истину Моисей говорит. Но совсем не просто было старому воину переступить через тридцать лет верной службы, когда каждый приказ фараона в точности исполнял, даже если согласен не был.
Наконец, Манитон тяжело вздохнул:
— Второй вопрос.
Моисей чуть не запел от радости! Первый — всегда самый сложный. Если один раз удалось Манитона убедить, дальше легче будет. Но, памятуя предостережение Воина, он веселье подальше спрятал. Ледяная свежесть разлилась по телу, голова прочистилась, он опять был собран и спокоен.
— Правда ли, Моисей, что волхвы израильские угрожали всех первенцев египетских истребить? И только решимость фараона Завет Аменемхата в ответ употребить, остановила беду великую, над Землей Египетской нависшую?
Молодой вождь только головой покачал: до чего ловок Рамсес — даже ошибки прошлые умеет себе на пользу применить!
Над вторым ответом Моисей не думал — правильные слова находились сами:
— Всего три месяца назад на совете фараона Тысяченачальник один заявил, что, видать, Боги с ума сошли, раз решился Рамсес Завет Аменемхата применить. А фараон в страшном гневе Тысячника того тотчас в Сотники разжаловал. Зачем он поступил так, Манитон? Куда удобнее было правду открыть: мол, во всём евреи коварные виноваты. Военачальник от правды такой верой бы еще больше проникся, да служил бы куда усерднее. Вместо того чтобы сейчас ответы на вопросы непростые искать. Да, Манитон?
Насупился старый воин, ни слова не сказал. Только глаза грустно затуманились под слезой набежавшей.
— Хорошо, Моисей. Тогда третий вопрос. Ответишь правду, уведу армию египетскую подобру-поздорову.
Напрягся Моисей, будто почувствовал нехорошее.
— В напутствии нам фараон утверждал, что евреев победить труда большого не составит.
Нет, вроде начало подвоха не предвещало, Моисей чуть расслабился.
— Вот только не было ведомо ему, что израильтяне вооружены и секирами, и луками. Из той самой крепости, на которую я указал. Заодно попросив, ничего худого гарнизону не делать. Но два дня тому, когда мы пришли, в крепости никого из воинов египетских не было. Моисей, что с командиром и гарнизоном случилось?
Похолодело внутри у молодого вождя, почувствовал, как вспыхнули лоб и щеки, взгляд сам собою в землю опустился, а плечи понуро сошлись.
Нет, нельзя, он себя так сразу выдаст! А за ним сотни и тысячи израильтян беззащитных. Неужто ради дела правого не сможет он Манитона убедить? Даже тем, что неправду скажет? А как же большая ложь, что за малой следует? Но ведь жизнь людей важнее!
Стараясь смотреть прямо в глаза сотнику — до чего же у него взгляд тяжелый, немигающий — Моисей четко произнес:
— Не знаю, Манитон. Не ведомо мне, что с командиром и гарнизоном сталось.
И сразу понял, что нельзя было врать, что Манитону все известно. В голове, словно молния ударила, почему-то поплыла земля вверх ногами, и на мгновенье промелькнула тень Воина:
— Что делаешь, глупец?
Моисей даже пошатнулся. А когда взгляд поднял, на него смотрели полные горечи глаза Манитона:
— Не ведомо, да? Почему же беглецы из крепости сказывали, будто убит был командир ударом в спину коварным на глазах у вождя израильского?
— Молчишь, Моисей? — яростный крик разнесся по пустыне, глухим эхом отражаясь от скал. — А я уже было поверил. Даже думал, где войска египетские на десять дней лагерем поставить, чтобы вы уйти могли беспрепятственно!
Сотник вдруг побледнел, судорожно закашлялся, ноги подкосились, но жилистая рука и полный ненависти взгляд остановили Моисея, бросившегося было на помощь.
— Не прикасайся ко мне, — Манитон тяжело дышал, крупные капли пота катились по багровому затылку и шее.
Ладонь рубанула раскаленный воздух, и Сотник хрипло выдавил:
— Нет, теперь пощады не ждите!..
— Моисей, на тебе лица нет. Что случилось? — взволнованный голос вывел молодого вождя из забытья.
— Не теперь, Мариам. Оставь меня.
У нее на самом деле заблестели глаза или показалось? Какая разница. Сейчас не до старой любви. Такой шанс упустить! Какая возможность была всё одним махом решить! Что же делать теперь? Что?
А египтяне не спешили. Основательно разбили лагерь на виду у евреев. По всем правилам: с охранением через каждые двадцать шагов, шатрами в десять рядов, по краям колесницы и кони распряженные. Ни врасплох застать, ни с боков обойти. Только в лоб, на погибель верную.
Но через час на совете вождей Моисей совсем о другом говорил:
— Мы стоим на холме. Это хорошо. Египтянам придется снизу вверх бежать, а нам и стрелять сподручнее, и каменья скидывать. Солнце будет нам в глаза бить. Это плохо. Зато хорошо, что сегодня на нас не нападут. И завтра тоже. Скорее всего, будут ждать, пока счастливый день придет. Верят египтяне, что в двенадцатый день третьего месяца сезона Перет, все начинания удаются, потому как ибис-Тот в этот день завладел «Озером двух истин». Значит у нас три дня в запасе.