За пять веков до Соломона
Шрифт:
Вдруг раздался топот быстрых шагов, низкая фигура заслонила костер, краски ночи померкли, и очарование волшебного мира вмиг исчезло. Моисей нехотя отстранился от жены и зло посмотрел на того, кто посмел нарушить уединение.
Что-то знакомое проглядывало в упрямом ежике волос на затылке, но темное, на фоне яркого огня, лицо Моисею никак не удавалось разглядеть. Тут незнакомец принялся яростно тереть щеку, и Моисей тотчас понял — Аарон.
Гневные слова были готовы сорваться с уст вождя, но Аарон заговорил первым.
— Как ты посмел, Моисей?
— Что?
— Как ты посмел, Моисей, обманывать Мариам, меня и всех евреев?
Моисей рывком вскочил на ноги и шагнул к Аарону. Теперь он мог видеть лицо молодого сотника, их глаза уставились друг на друга.
— И чем же я вас обманул?
— Ты ни разу не сказал, что у тебя есть жена и ребенок.
Моисей старался говорить спокойно, но раздражение оказалось сильнее:
— А не кажется ли тебе, Аарон, что это мое дело, которое других не очень-то и касается?
— Вот как, — голос молодого сотника вдруг зазвучал тихо и в то же время напряженно. — Когда мы выходили из Египта, когда нужно было убедить патриархов, тогда секретов у нас не было. Все сообща делали. А теперь, когда все позади, ты уже сам решаешь, что другим дозволено знать, а что нет. Хотя о чем это я? Ты с самого начала нам всей правды не говорил.
Моисей попробовал возразить, но Аарон не останавливался:
— Ты хоть представляешь, что сделал с Мариам?
— Да я ни разу после встречи ничего ей не обещал!
— Неужели? А кого она ждала целых десять лет? Чье имя произносила каждую ночь во сне? За кого молилась всем богам, чтобы уберегли от невзгод и несчастий? Не знаешь, Моисей?
Голос молодого вождя вдруг зазвенел в ночной тишине:
— Ты же видел, как она расцвела и похорошела после того, как ты вернулся. Она ведь для тебя танец невесты танцевала, после того, как мы из Уасета вышли. А ты ничего не понял! И даже не удосужился сказать, что не любишь ее больше. Что ты еще скрываешь от нас, Моисей? Какие секреты таишь? Может, все разговоры о свободе только для отвода глаз были? Может, тесно стало в Мадиаме, и решил ты еще большее царство создать?
Моисей понял, что спорить бесполезно. Он просто молчал, ожидая, когда Аарон выговорится, чтобы успокоить молодого вождя.
Но Аарон расходился все сильнее:
— Больше тебе не удастся нас обмануть. Утром же созову собрание общее, где расскажу, что ты замышляешь и как на самом деле относишься к израильтянам! И, поверь, завтра ты узнаешь, чем гнев израильского народа может обернуться.
— Аарон!
Но юноша быстро скрылся в темноте…
Через десять минут поднятые с постелей Махли и старый Симеон сидели у костра. Сепфора примостилась чуть в стороне, тревога не исчезала с ее лица.
Сразу после ухода Аарона Моисей послал за помощниками. Слишком категорично звучал голос брата Мариам, слишком строго смотрели глаза. Поэтому вождь израильтян решил не ждать до утра, а действовать сразу.
Моисей говорил недолго. Пяти минут хватило, чтобы поведать верным друзьям обо всем. Моисей ничего не скрывал: честно рассказал о любви к Мариам, о ссоре с ее хозяином, бегстве, встрече в пустыне с Сепфорой и свадьбе. Горько звучали слова Моисея о собственной неразумности, когда за полгода он так и не нашел времени объясниться с Мариам. Лица Махли и Симеона оставались спокойны до самого конца. Но стоило Моисею поведать о последнем разговоре с Аароном, как Махли нахмурился, а Симеон вскочил на ноги и заходил из стороны в сторону.
— Теперь вы знаете все. И можете судить меня, что всей правды сразу не открыл.
Сотники молчали.
Первым заговорил мудрый Симеон:
— Некрасиво ты, Моисей, по отношению к Мариам поступил. Но верю, что худого не мыслил, а просто за заботами каждодневными времени не нашел.
Моисей покачал головой:
— Благодарю тебя, Симеон, что оправдать меня пытаешься. Но не во времени дело. Не имел я достаточно решимости, чтобы Мариам всю истину открыть. Из-за того можем мы беду большую с Аароном иметь.
Махли молча кивнул.
— Спасибо, друзья, что понимаете меня, — голос Моисея звучал ровно, но на лице подергивалась гримаса, выдававшая волнение. — Хочу с вами договориться, что предпримем, дабы напасть новую отвратить. Ведь Аарон на самом деле верит, что я зла народу израильскому желаю. И, кому как не вам знать, что сотник молодой сможет в том и других убедить. Энергии и запала ему не занимать — помните, как он с египтянами сражался. И завтра на общем собрании, как бы к расколу евреев не дошло. А ничего страшнее нет, когда брат на брата, отец на сына оружие поднимают. Новое испытание сквернее прежних может оказаться. Потому и позвал вас, чтобы вместе решить, как поступить нам следует.
Моисей посмотрел на сотников. Открытые, честные взгляды. Как хорошо, что они ему верят.
— Перед тем, как вас звать, я за Аароном пошел, но в его шатре пусто, и, где он сейчас, никто не знает.
Махли впервые за вечер заговорил:
— Аарон с утра по вождям побежит, будет их на место Истины звать. Может нам туда своих людей поставить и не пускать никого? Глядишь, и разрешится все?
Моисей покачал головой:
— Так еще хуже будет. Коли увидят люди, что не даем им вместе собраться, подумают, что боимся их гнева, и быстрее словам Аарона поверят. Горячие головы за хопеши схватятся, и тогда точно кровь прольется. Нет, перво-наперво следует с оружием разобраться.
— Здесь все просто, — сказал Симеон. — Хорошо, что ты повелел секачи да луки со стрелами в отдельный шатер сложить. Я там ночью охрану сменю, верных людей поставлю.
— А как же часовые вокруг лагеря? Их тоже без оружия оставим? Что делать будем, если кочевники нападут? — спросил Махли. И тотчас сам ответил: — Для этого я стражу замещу, сегодня и завтра одни Левиты в дозоры ходить будут. А ты, Симеон, воинам своим прикажи, чтобы никому другому оружия не давали. Особенно Аарону и его людям.