За пять веков до Соломона
Шрифт:
— Но Моисей, — раздался знакомый звонкий голос. — Разве не ты нас через испытание огненное вел, чтобы показать, что порядок надо и ценой жизни человеческой поддерживать?
Эх, Аарон. Долго ты думал над тем, что случилось. Только, видать, вместо честных ответов самому себе, искал оправдания своему приговору.
— Правда. И если завтра на нас амаликитяне нападут, а кто-то не готов будет или с поля боя сбежит, тотчас прикажу обезглавить. Потому как на войне только так и можно. Но в мирной жизни, Аарон, другие законы. И в спорах житейских по другим меркам судить надобно, чем в схватках кровавых. Потому и сошлись мы здесь.
Поднялся старый Неффалим.
— По мне — так все просто. Если убил кого или покалечил — казнить такого. То ли на кол сажать, то ли камнями побивать — как порешим. Если украл что-то — руку рубить. Говорят, в далеком Вавилоне так поступают.
Юный Вениамин вскочил на ноги:
— А что с детьми делать? Ведь каждый из нас что-то чужое да стянул, когда малым ребенком был. Так все израильтяне безрукими повырастают.
Неффалим не сдавался:
— Тогда пусть родитель отвечает. Раз не усмотрел и не воспитал.
Вениамин презрительно фыркнул, но что ответить не нашел. Только головой покачал недовольно.
Неожиданно за него вступился Махли:
— Погоди, Неффалим, не все так просто. Можно ведь на хлебную лепешку с голода позариться, а можно все соседово золото да серебро унести. Неужто будем одинаково судить? Нет, тут нужно длинный список писать, чтобы каждому преступлению — свое наказание.
Заговорил старый Симеон:
— Но ведь все равно будет происходить такое, чего в том списке не окажется. Не лучше ли одно правило придумать, но чтобы на все случаи подходило.
— А может у тебя и правило такое есть? — ехидно поинтересовался Неффалим.
— Да, у моего египетского хозяина такое было. Если двое рабов подрались, и один другого покалечил, скажем, глаз выбил, то тот имел право обидчику точно так же ответить.
— Выходит, у вас там все рабы кривыми ходили? — начальники покатились со смеху от слов Неффалима.
Один Моисей серьезно посмотрел на Симеона и поднял руку, требуя тишины.
— И как ваше правило звучало?
— «Око за око, зуб за зуб».
Моисей довольно кивнул, но тут снова раздался голос Махли:
— Правило твое можно по-разному повернуть. Например, украл кто-то овцу. Так что, он просто вернет ее и все?
Но Симеона было трудно смутить:
— Нет, за кражу вор должен вдвое или втрое больше заплатить. Отдать три овцы, а если столько не имеет, тогда серебром.
— А если и денег нет? — не сдавался Махли.
— Тогда должен трудом своим выкупить долг.
Вождь левитов гневно загудел:
— Но ведь это рабство! Опять будут хозяева и рабы!
Моисей примиряюще обхватил Махли за плечи:
— Погоди, не горячись. Этот вопрос мы отдельно обсудим. И сделаем, например, так, что, если даже израильский муж в рабство по собственной неразумности попадет, то всегда через семь лет на волю выйдет. А иначе ничего не получится. Иначе, придется на самом деле за мелкие провинности к смерти приговаривать.
Махли неохотно кивнул, но попробовал еще раз возразить:
— Все равно думаю, что свод законов лучше, чем одно правило. Скажем, отнимет парень невинность у девушки. Чем он будет отцу невесты возвращать? Своей девственностью? А ведь отец серьезно пострадает. За такую невесту никто вено платить не захочет.
Моисей задумался. Нет, не над вопросом Махли. Там все просто было: достаточно парню вено отцу заплатить, и они квиты. Думал молодой вождь, как лучшее от обоих предложений взять. Нравилась ему определенность, которую давал Махлиев список наказаний за преступления. Но и простота одного правила Симеона тоже привлекала. Наконец, он нашел решение.
— Сделаем так: напишем свод законов, как предложил Махли. А в основу положим Симеоново «око за око, зуб за зуб». Определим такие наказания, чтобы преступник с лихвой возмещал, что натворил. Принципом тем и судить будем, когда не найдем преступления в своде законов. А еще, не забывайте, у вас есть я. И если в каком деле не уверены, всегда ко мне обращайтесь…
Поздно заполночь усталые сотники расходились по шатрам. Укладываясь спать, Моисей мурлыкал под нос песенку. Свод законов получался строгим и справедливым. Простым израильтянам непременно должен был понравиться. И лишь одна мысль тревожила, когда вождь израильтян засыпал: кроме самого первого вопроса, обычно говорливый Аарон не произнес на совете больше ни слова…
Весть, что на закате сам Моисей будет судить спор молодого Наасона со старым Целофхадом, вмиг облетела лагерь. Люди возбужденно переговаривались, ждали необыкновенного зрелища. Как Моисей будет собственный завет «око за око» исполнять? И кто знает, может на этот раз Моисей покажет еще большую мудрость, чем два месяца тому, когда так необыкновенно разрешил конфликт между резчиками Шаллумом и Бирзаифом. Правда потом беднягу Шаллума ждала незавидная участь: лишился головы из-за какого-то куска мяса. А ведь произойди всё одним днем позже, когда приняли свод законов народа Израильского, Шаллуму пришлось бы вернуть два куска — и дело с концом. Вот уж не повезло, так не повезло.
Особенно интриговало то, что сегодняшний спор был тесно связан с тем, самым первым. Ведь, как оказалось, именно Наасон заказал у обоих мастеров тонкостенную вазу, чтобы умилостивить отца невесты. Но дорогая чаша с ручками в виде пьющих гепардов, что не оставляла никого равнодушным, на старого Целофхада не произвела никакого впечатления. И вместо того чтобы подобреть, он, наоборот, вено в два раза поднял. Мол, теперь из-за скандала с вазой, никто на его пятерых дочерей смотреть не захочет.
Правда, злые языки утверждали, что это боги наказали Целофхада за жадность, не подарив ни одного сына. Но, мол, старый скряга так ничего и не понял, и теперь своими руками рушил счастье дочерей, назначая слишком высокий выкуп. Все пятеро сидели в девицах, хотя давным-давно пора замуж. Женихи один за другим сдавались, находили других невест, но старый Целофхад оставался непреклонен. И только Наасон не терял надежды. Когда ни подарки, ни уговоры не помогли, он обратился к последнему средству: воззвал к справедливости Моисея.