За спичками. Воскресший из мертвых
Шрифт:
Вскоре Майя-Лийса снова стала весьма неприятно покашливать и посматривать на кофейник…
Грусть все сильнее охватывала Анну-Лийсу. И она стала тихонько напевать один церковный мотив. Когда Майя-Лийса опять закашлялась, жена Ихалайнена сказала ей:
— Давай хоть споем вместе церковные псалмы, чем думать о кофе.
На это Майя-Лийса ничего не ответила. И тогда Анна-Лийса со скорбью в голосе стала напевать псалмы. Это подействовало на Майю-Лийсу. Сердце ее оттаяло, и она спросила:
— Нет ли у тебя духовного песенника?
— Есть такой…
Майя-Лийса
— Давай споем «Прочь уходит сладкий мир».
Женщины сели за стол, положили перед собой песенник и запели. Майя-Лийса вела пальцем по строчкам, чтобы не сбиться. Однако в конце четвертого стиха Майя-Лийса снова закашлялась. Анна-Лийса начала было петь четвертый стих без нее, но Майя-Лийса прервала ее, сказав:
— Да не торопись ты, как оглашенная! Дай мне хоть глотку свою отхаркать.
Она встала из-за стола, подошла к печке, откашлялась и опять вернулась. И тогда они снова начали петь.
Спев эту духовную песню, они опять приумолкли. Но жизнь требовала своего. И Майя-Лийса стала перебирать знакомых, подыскивая такого человека, который был бы подходящим мужем для Анны-Лийсы. Она сказала:
— Вот кто годился бы для тебя — Хейкки Малинен! Только жаль, что у него баба еще жива. Но, думается мне, она помрет этой зимой. Что-то мне снился такой сон, будто из дома Малинена гроб вынесли и повезли через пролив.
Анна-Лийса, подумав, спросила:
— А сколько же лет этому Хейкки Малинену?
— А он в одних годах с моим Кананеном, — ответила жена кузнеца.
— Ах, вот он уже в каких годах!
Глава четырнадцатая
Партанен убрал свою лошадь в надежное место и вместе со своим сватом Туртиайненом отправился к Кайсе делать предложение.
У самого дома Кайсы они остановились, и Партанен сказал:
— Лучше всего вести дело без всякой игры. Обо всем ей надо прямо сказать, и настолько прямо, чтобы это было как пробор в волосах, сделанный вязальной спицей. Именно так следует поступить, чтоб потом не каяться и не обвинять друг друга в обмане. Я говорю тебе об этом, чтоб ты хорошенько разузнал, как обстоят дела у Кайсы, и чтоб ты ей объяснил, что я за человек.
— Да, я понимаю, что это дело задушевное, — придется о твоем хозяйстве сказать. Впрочем, Кайса человек такого сорта, что она и сама об этом спросит, — ответил Туртиайнен. Но Партанен обстоятельно сказал:
— Слушай, Пекка. Первым делом ты скажи этой вдове Макконена, что в моем доме немало всякой работы и хозяйке там будет не слаще, чем остальным моим поденным рабочим… А насчет харчей опять-таки скажи ей, что дают достаточно, столько, сколько нужно для того, чтоб у человека хватало сил работать.
— Кайса умная баба, разберется… А едой что хвалиться — у нее у самой нет недостатка в еде, — ответил Пекка Туртиайнен.
Партанен, стряхнув дорожную пыль со своих брюк, сказал:
— Прежняя моя жена была хилая женщина. Это был нерабочий человек. Вот поэтому-то я и стал теперь подумывать о вдове Макконена, у нее ведь такое крепкое телосложение.
— Кайса
Они вошли в дом. Партанен, внимательно осмотрев стены передней, сказал:
— В этом доме, кажется, нет даже гвоздя, чтоб повесить рукавицы!
Кайса, схватив с гвоздя свою юбку, затараторила:
— Господи помилуй… Ведь я совсем забыла снять с гвоздя эту свою юбку, чтоб гости могли повесить сюда свои рукавицы… Этот гвоздь еще вбил мой покойный Макконен для своей шляпы…
Партанен повесил на гвоздь свои рукавицы и, усевшись в кресло, развязно спросил, подтягивая вверх голенища своих сапог:
— Ну, что новенького, Кайса?
Кайса довольно подробно стала рассказывать о новостях. Тем временем Партанен чинил и поправлял какой-то ремешок на своих охотничьих сапогах. Когда Кайса смолкла, Партанен сказал Туртиайнену:
— Тюленье сало — самая лучшая мазь для таких сапог. Вот я смазал голенища этим салом, и уж вода не проходит — внутрь.
— Ох, какие у вас длинные голенища! — воскликнула Кайса.
Партанен не без гордости сказал:
— В хорошем доме всегда хватит кожи, чтоб обернуть свои ноги, будь они хоть в сажень длиной. А погоним коров на убой, так будет и материал для дамских ботинок.
— Видали, сколько кожи в доме Партанена! — сказал сват.
Кайса не была полностью осведомлена о намерении своих гостей. Об этом они говорили раньше весьма отдаленно. Кроме того, в ее мыслях вертелся теперь Юсси Ватанен. Ведь она его ждала и ради него принарядилась. О решительных намерениях Партанена она еще не знала. Она хлопотала по хозяйству, а мужчины между тем неуклонно вели свою линию. Партанен спросил Кайсу:
— Вы согласились бы продать свой дом, если дело пойдет на лад?
Кайса поняла этот вопрос односторонне, она поняла, что речь идет всего лишь о покупке дома. Она обрадовалась, так как подумала, что Партанен нашел для нее покупателя, и воскликнула:
— Я давно хотела избавиться от этой дряни! Ведь содержать целый дом — это только досада и хлопоты для женщины.
Но тут ей показалось, что этот ее дом Партанен собирается купить для себя. И поэтому она добавила:
— А впрочем, дом неплохой. И для вас, Партанен. он вполне бы годился. Но еще лучше станет этот дом, если его починить… Еще при жизни Макконена за него предлагали большие деньги. Макконен хотел было продать его, но он пожалел расстаться с ним. Он говорил, что это один из лучших домов во всем городе… Его и богатые покупатели осматривали и тоже хвалили.
С довольным видом Кайса поставила кофейник на плиту.
Партанену хотелось скорее приступить к делу. Пекка Туртиайнен сказал Кайсе:
— Ваш дом на хорошем месте. И земли под картошку хватит для нужд небольшой семейки.
Партанен с гордостью сказал, рассчитывая, что его слова принесут ему полный успех:
— Эти картофельные поля в городских домах все равно как жалкие заплатки в сравнении с настоящими полями. В моем хозяйстве, например, на одно лишь поле сажают шесть огромных бочек картошки. На это прямо глазу жутко смотреть!