За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?

Лазарева Полина

Помимо этого, ночью опять погрузилась в размышления об О., пыталась представить, придумать начало разговора, зацепку. Ничего особо не придумала, всё как-то нелепо. Я вообще не умею завязывать разговоры с людьми. Хорошо, допустим, мы поговорили, магией я даже добьюсь от него признания, но что потом? Для чего мне его признание, что дальше? Надо подумать. В общем-то, просто для него, чтобы он себя принимал. И всё?

Завтра первое сентября. Через час. Моё последнее школьное лето закочнилось. Хочу в школу и не хочу. Не хочу идти спать. Не знаю, потянуть время... Не знаю, не могу заставить себя начать готовиться ко сну, хотя вставать завтра около шести утра. Последний класс. Я ещё помню моё самое первое первое сентября, помню, как меня нес одиннадцатиклассник, как я почти не звонила в колокольчик, потому что была очень застенчивой. Помню праздник, в котором участвовали приглашённые танцоры, а потом выступали старшеклассники. Помню, что из-за чего-то плакала: то ли толкнули, то ли на ногу больно наступили. Помню, какая у меня была причёска: фонтанчик с крупным белым бантом. С моими жиденькими волосами смотрелось не слишком красиво. Помню нашу довольно нелепую форму: грубоватый серо-чёрный крупноватый пиджак и юбки-полоски, которые легко растёгивались случайным движением. Помню, как мы зашли

в класс, и там на партах лежали зелёные кепки от муниципального образования, игра вроде монополии и что-то ещё. Я сидела чуть ли не на первой парте, а потом почему-то перемеситилась на последнюю. Помню и с кем сидела - с У. Мы что-то рисовали, знакомились. А ещё помню как летом с мамой получили мои первые школьные учебники, как я рассматривала их на заднем сидении.

У нас были другие парты, цвет стен, другая доска и другие плакаты на стенках, другая мебель. Всё изменилось. Это настолько просто, что даже неловко от того, насколько всё-таки сложно это просто взять и принять. Детство...пролтело быстро, моментально. Я столько всего помню, но позабыла намного больше: я не помню, как моя мама произносила речь на Первое сентября, не помню наш первый учебный день, не помню некую одноклассницу, имена бывших учителей.

Зато помню, как дрались две девочки, и я встала на защиту одной из них - вторая вырвала у неё клок длинных волос, - мы потом подружились и общались пару лет, хотя она ушла из нашего класса; как-то мы писали какую-то работу под диктовку, я не успевала и оставила место, чтобы потом вернуться, но его в итоге не хватило, а учительница всё равно дала мне поощарительный чупа-чупс. Я не умела правильно выполнять контрольное списывание. Мы запоминали тексты изложений на двоих и очень весео их вспоминали, стараяь вести себя как можно тише. Я очень быстро считала и арифметика давалась мне легко ещё в детском саду, но я помню классную работу с тремя примерами наподобие 1+0=0 и красную пасту. Ещё у нас были прописи, такие же, которые мне купили пару лет назад, где я рисовала фломастером, я показала одной однокласснице, выдавая за настоящие, а она побежала рассказывать классной. Я помню, что как-то я засомневалась, как продолжать размещать материал в тетраде, подошла к обычно доброй и смеющейся учительнице, а она показала тетрадку классу, высмеяв меня. Я так и не монимаю, из-за чего. Воббще, наша классная руководительница была хорошой, но вместе с этим она не чувствовала к нам особой привязанности, а к некоторым часто была резковата. Я помню ситуацию на уроке русского, когда она спросила множественную форму слова "клок". Все давали неправильные ответы, а я стеснялась оказаться неправой, и когда кто-то опять выдал неправильную версию, я посмотрела в сторону той одноклассницы и произнесла - сначала тихо-тихо, чтобы начало фразы потонуло в шуме класса, и учительница вылавливающая правильный ответ, услышала только его: ты ещё КЛОЧЬЯ скажи. И учительница услышала. Я помню проверки чтения. Я читала очень быстро и любила потом овтечать на вопросы по тексту. Любила ознакомление и особенно большой тест, который мы частями писали в течение года. В первом классе я таскала с собой кучу барахлла: журналы, расскраски, игрушки. Я говорила об этом уже. У нас потом появился ковёр с рисунком в виде карты - с дорогами и парками. Комод, где хранились кружки, папки для труда и скатерти постоянно заедавло. Мы любили мыть доску. Нас довольно састо пересаживали, почти всегда мальчик-девочка. На переменах мы носились друг за другом. Как-то мне написали замечание за бег, хотя я спокойно шла в класс. Я тогда тоже не поняла, почему меня учительница даже не слушала в моих оправданиях. Мне порвали браслет. Я была первой, кто стал ходить с сумкой вместо рюкзака - в третьем классе отец привёз откуда-то очень цветастую сумку через плечо, учительница всё возмущалась. Как-то я опоздала, а класс в тот день ушёл на приём к врачу в поликлинику, я заплакала от расстерянности, и отец купил мне брелок-свинюшку на столике, который тогда ещё стоял на первом этаже. Мы покупали гамбургеры, у которых можно было выдавливать глаза. Наверное, это ужасно звучит. Не навреное. Ну да неважно. Когда бабушка подарила мне в честь чего-то сто с чем-то рублей я купила на них коробку чоко-паев в школьной столовой. У учила одну девочку материться. Откуда я сама это знала вообще? Все просвещенные слушали Крэзи Фрога и Настю и Потапа. И ещё какой-то бред, почему-то чётко всплывает в голове "крепкий орешек". Мы обсуждали весьма недетские истории в конце класса. Играли. У нас были шумные и яркие празднования Новых годов: нам дарили что-то с символом года и коробку-сумку конфет, девочки были в красивых платьях, а как-то в третьем классе я и ещё одна девочка пришли в одинаковых костюмах кошек. Я часто опаздывала. Как-то раз я сделала вид, что у меня утром пола кровь из носа, чтобы учительница не придералась. Однажды мне стало плохо на уроке - разболелась то ли голова, то ли живот. Я сидела-мучалась, мой сосед по парте это видел. Я отпросилась в туалет (всё же болела голова и я пошла к холодной воде, чтобы к голове приложить), а когда я вернулась, оказалось, что мой сосед сказал учительнице, что мне плохо (я и не думала, что так можно) и она позвонила родителям, чтобы они меня забрали. С этого момента я научилась прогуливать. Я танцевала в школьном коллективе. Ещё с тем же соседом, когда мы сидели на последней партецентрального ряда, мы часто что-то рисовали прямо в тетрадках, а потом быстро стирали: как-то раз я не успела стереть и она увидела рисунок голой девушки, которую я нарисовала на вызов соседа. Ещё почему-то продавались игрушки большущих мохнатых пауков на "управлении" - со шнуром своеобразным и кнопкой, чтобы он бегал. Я дико их боялась, а некоторые купили...

Забыла написать о недавней ситайции: одну-две недели назад мы с мамой гуляли по Питеру пешком и в одном месте чуть отделились, потому что было узковато, чтобы идти вместе, мама прошла вперёд. А я испугалась. Нет, не того, что мама меня кинула или что-то в этом роде. Нам навстречу шла девушка, в её внешности не было ничего особенного, я не запомнила лица, одежды, отличительной черты, помню только, что волосы тёмные и средней длины. И она меня напугала. Однажды я описыала вам ситуацию в театре, где от женжины буквально смердило одиночеством. Но в этот раз... Я дико испугалась, конечно, я пыталась не подать виду, понимала, что мы за две секунды уже разминёмся, и у меня неплохая реакция. Я шла с закатанными рукавами, как обычно. И в момент, когда я увидела её, посмотрела ей в лицо не больше секунды, я почувствовала, как она кидается на меня и вонзает мне что-то - что угодно - в правое предплечье (для товарищей, плохо помнящих анатомию: это не над локтём, а под - от запястья до локтя), - может иглу, может пилочку, нож, гвоздь. Что-то грязное, тёмное, отвратительное, пугающее, наверняка заражённое. У меня спёрло дыхание, перехватило дух, я не могла отвернутся и не могла смотреть на неё. И это было ужасно. Но она просто прошла мимо, тяжёло, но мимолётно глянув на меня.

...

Вернёмся к нашим баранам. Видимо переписывание умных поучительных цитат, книги, песни, фильмы так и не втолковали мне, что предательств уже никогда не исчезнет. "...Мудрые - прощают, но не забывают". Прощаю ли я Таню? Да. Совершенно искренне. У меня нет обиды именно на неё, я злюсь на себя, на современное общество с этими толпами чужих друг другу "друзей". На неё? Что мне обижаться, если просто так вышло, что она не тот человек, который может быть мне настоящим другом. Я вкладываю в это понятие слишком много, она - слишком мало.

В кино мы, как вы помните, не сходили. Тема замята, я уверена, она посмотрела фильм с друзьями. Ладно. Мы так и не встретились, вчера я спросила её про телефон в "контакте", мол, когда она его заберёт. Она предложила: "Сегодня?". Я прочла сообщение утром, но она была не он-лайн, и я решила подождать, когда она зайдёт. Дождалась, было ещё утро, всё хорошо. Она написала, уточняя, занята ли я вообще в этот день. Я успела прочесть, но решила ответить не сразу: по настроению, по недоверию. Я готовилась к первому сентября, ещё было нужно сходить за учебниками, то есть, помыть голову, накраситься, одеться - собраться одним словом. И я решила ответить, когда разберусь с волосами. Разобралась через двадцать минут, написала про учебники. Но она уже не была в сети. Ей было слишком сложно прождать долбанных двадцать минут. Я начала думать, что даже телефон ей не нужен настолько, чтобы ради этого встречаться со мной, договариваться, ждать. Я ждала пару часов, пришло время ехать в школу.

Забрав учебники и передав их маме, поехала гулять. Очень хотелось сэндвич и развеяться. В метро выглядела угнетающе-грустно, собирая неравнодушные взгляды. В кафе я прочитала сообщение от неё - через три часа - о том, что она уже дома. Ожидаемо. Я ответила: "Ты мне его даришь?". Мне казалось, что это звучит нейтрально и может сойти за юмор. Потом я долго гуляла, и эта фраза всё время возникала у меня в голове, я поняла, что она может оценить это как мои очередные разборы отношений, мне вновь показалось, что я сломала тот хрупкий мир межуд нами, установившийся за последние три недели.

Дома оказалось, что у нас нет интернета. А сегодня я прочла тоже нейтрально-шутливый ответ. И мы переписывались о первом сентября.

Сейчас я на своём собственном примере, как и, наверное, уже миллионы людей убеждаюсь, что доверие - вещь очень хрупкая. Я не могу ей верить. Каждый раз я жду подвоха, вранья, недоговорок, каждая встреча для меня как последняя, я не могу говорить с ней как раньше, потому что не уверена, что имею право. Я не верю, что мы встретимся в воскресенье. Я не буду в это верить до той минуты, когда наконец-то увижу её. Но также я не вижу причин ждать этих встреч. Зачем, чтобы лишь тормошить свои раны, никогда не давая им зажить? Рубцы это малопривлекательно, но они уже не болят, и рана не загрязнится. А так я боюсь, что моё сердце опять почернеет. Я не могу при неё быть самой собой. Это то, что я всегда любила и ценила: только с ней я была какой угодно, всегда оставаясь собой. За последние два года изменились наши отношения, покачнулось доверие, изменилась и я. Я стесняюсь её - иногда. Я чувствую себя неуверенно - как со знакомой, - мне теперь неизвестно, как она отреагирует на то или иное слово, действие. Мне больно быть с ней. Я в этот момент словно хожу по полю из граблей и каждый шаг оборачивается мне ударом в лоб. И я знала, что так будет. Но не верила. Хотя нет. Просто знала и боялась признать. Надеялась. Но уже давно не верила. Мы чужие. Хочется написать что-то роде: "Надеюсь, не навсегда, все будет хорошо, мы вернёмся к истокам". Но я в это больше не верю. Предательства бывают разные, даже обоснованные, но когда человек просто от вас отказывается, это один конкретный вид предательства, как раз тот, после которого вернуться уже не получиться. Не потому, что это больно, не потому что это может повториться. Нет, это уже есть. И отдаление никуда не пропадёт. Эта пропасть, которую не перешагнуть, не перепрыгнуть - упадёшь. Отказ не заслуживает прощения по одной очень простой причине: прощение отпустившему не нужно, и унижаться перед этим человеком вовсе не стоит. Для самого себя не стоит, потому что простить легко, но боль не уходит. Мне больно, а мною дарованному прощению грошь цена - товар есть, но покупателю не нужен. Просто, очень-очень просто.

Спокойной ночи.

Прекрасно поговорили с мамой. Ну, как "поговорили": сорок минут молча просидели на кухне. Я была дико раздражена, меня трясло от злости и напряжениея. Я выпила успокоительного, но это так и не помогло. А начиналось всё хорошо: стояли в коридоре, болтали ни о чём, я недавно поставила чайник, и она как раз предложила выпить чайку. Но после этого я услышала, как она зазывает отца ужинать, и уже разозлилась: я не люблю "семейные" ужины-обеды-завтраки, мне неприятно его общество, она об этом знает; с ней самой мы не говорили чже очень давно, потому что каждый раз разговор не выходит. Я разозлилась, в итоге, когда он пришёл, она попросила его поесть в гостиной. Но время вспять от этого не повернулось, со своими эмойиями я так и не совладала. А ведь поговорить хотела! Помимо Тани накопилось много чего, о Тане мы тоже так и не говорим, а ко всему прочему она сегодня посмотрела мою любимую "Джию". Моглы бы многое обсудить, мне интересно её мнение, она уже успела сделать комплимент красоте Элизабет Митчелл... И всё как всегда. Ну, не могу я себя заставить, не могу контролировать злость, сижу и кипячусь: кажды вопрос - не тот, каждое действие раздражает, друг друга мы вообще не чувствуем. К примеру, мало того, что мы не можем прийти к общей теме, так сегодня она сделала себе апетитный бутерброд. Предложила сделать для меня такой же, я отказалась - не люблю помидоры и не хотелось наедаться (я уже съела кусочек хлеба). Но попробовать хотелось, а злость не позволила просто попросить. Сразу вспомнилось, как мы с Таней переговаривались взглядами - я бы двумя движениями глаз и головы сказала бы ей о свом желании, она бы одним приподнятием бровей уточнила бы просьбу... Чувствую себя ужасно. Я понимаю, что не права. Но с другой стороны, зачем звать его, заведомо зная, как меня это раздражает и даже разочаровывает, зачем?

А Таня опять не пишет. Завтра воскресенье, она он-лайн, но не пишет. Эпопея с телефоном и недоверием продолжается. У нас пару дней не было интернета, потому что переустонавливали оборудование, и сегодня, ещё не зная, что интернет уже налажен, я специально пошла в кафе с вай-фаем, чтобы ей написать. У меня не вышло, потому что мой телефон почему-то перестал улавливать вай-фай, только денег потратила. Боюсь написать, быть навязчивой, боюсь написать, показывать недоверие, боюсь написать, опять скатываясь к "разбору отношений". Поэтому не пишу. И страдаю. И очень соскучилась по странной Насте. Кажется, у меня остался только один настоящий друг.