За зеркалами
Шрифт:
Такая грациозная, изящная в каждом своем движении, Ева Арнольд должна шествовать по асфальтированным дорожкам в стороны театров или дорогих магазинов, но никак не на окраине леса в поисках хотя бы малейшей зацепки. И в то же время понимаю - ни хрена. Тогда это было бы не она. Не МОЯ Ева. Впрочем, разве вела она себя иначе в катакомбах? На этом кладбище надежды, где большинство напоминали, скорее, ходячих дурно пахнущих мертвецов, чем живых людей? Разве мелькнуло на её лице хотя бы раз презрение или брезгливость, словно она родилась в подобных трущобах, а не в благоустроенном районе. Нет, тогда там было другое, целый калейдоскоп эмоций от удивления, интереса и жалости до возмущения и страха за бродяг.
– Либо же, - Ева повернулась ко мне, - у него есть возможность подходить к мальчикам на прогулке в городе.
Она неторопливо светила вокруг себя фонарём, пока не увидела что-то, явно заинтересовавшее её. Тут же наклонилась и, застыв над чем-то на полу у стены, присела, чтобы прочитать и, подняв с земли, быстро спрятать в карман пальто.
– Что там?
Хотя я догадывался. Зеркало. Ублюдок, наверняка, оставил кусок зеркала, если только не решил завершить свой сатанинский ритуал позже. Молчание, растянувшееся едва ли не в полминуты, и терпение покидает, заставляя подойти к ней, чтобы схватить за локоть и повернуть её к себе лицом.
– Что там, Ева?
– Кто может безнаказанно, не вызывая подозрений, подойти к ребёнку и увести его?
Её голос слегка дрожит. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно. И это напрягает больше всего. Понимание, что она пытается скрыть нечто такое, что её насторожило. Или напугало? Бросил взгляд за её спину, показалось, что возле стены что-то блеснуло. То самое зеркало.
Притянул её, странно замершую, какую-то заторможенную, к себе и, запустив ладонь в карман её пальто, достал бумажку. Перед тем, как опустить голову, чтобы увидеть, в чем причина ее напряжения, до боли всматриваться в её глаза, в которых страх дрожит. Отголоски его. Захотела спрятать, отвернувшись, не позволил, удержав за подбородок. Показалось, что с пылавших совсем недавно щёк схлынула вся краска, таким бледным стало её лицо. И я пока понятия не имею, что там, в моей руке, в которую вцепилась ледяными, несгибающимися пальцами, но мне уже хочется убивать. Хочется кромсать на кусочки того, кто заставил её испытать этот страх, как бы она его ни отрицала. А она будет.
Нет, я ошибся, не бумага. Кусок газеты со старой статьёй о маньяке, над заголовком которой печатными типографскими буквами было наклеено обращение. От этой мрази. Обращение к моей Еве.
«А теперь можешь кричать. Я приготовился слушать. Тебя».
И волной чистейшей, лютой злости страшная догадка, обрушившаяся на голову, ударившая прямо в грудную клетку, в которой замороженным куском льда застыло сердце. Остановилось, отказываясь сделать следующий толчок.
– Ты не удивлена.
Неспособный отвести взгляда, чтобы не пропустить даже тени эмоций...легчайшей, тончайшей тени. И она появляется, заглушённая тут же, прикушенная жемчужными зубами, скрываемая за густыми чёрными опахалами ресниц.
– С некоторых пор я перестала удивляться многим вещам.
– Кому предназначено это послание?
Считая про себя секунды. Не знаю зачем. Наверное, чтобы запомнить, на какой из них она мне солжет.
– Я не знаю.
На пятнадцатой.
– И поэтому ты прячешь её в кармане.
Пожала плечами, а мне кажется, что всё ещё не слышу стука её сердца. Словно оглох сам, а ответы её читаю по губам.
– Это вещественное доказательство. Конечно, я взяла его.
– Ты лжёшь.
– Нам нужно выяснить, от кого оно...и почему здесь валяется. И как долго...
– ТЫ ЛЖЁШЬ!
Встряхнул её за плечи, проорав прямо в лицо, на котором ни мускула не дрогнуло.
– Она не первая, да?
Молчит, а меня пронзает неожиданной догадкой. Сунул руку в другой карман её одежды, и не смог сдержать грязного проклятья, нащупав ещё один клочок бумаги.
– Отпусти.
Потому что впилась в моё запястье и медленно, на каком-то автомате качает головой из стороны в сторону.
Молча рванул на себя, разворачивая такую же газетную статью, только более истрёпанную, более раннюю...и словно на задворках сознания услышать чьё-то ожесточённое рычание, разорвавшееся в абсолютной тишине развалившегося сарая.
***
Я забыла, когда мне в последний раз было настолько страшно. Да и было ли вовсе вот так? Чтобы хотелось исчезнуть, испариться, но больше не увидеть, как заблестели какой-то жаждой крови его глаза. Жуткий блеск. Лютый взгляд. Голодный. Но я этот голод впервые вижу на его лице. Другой он. Пробирающий до костей, как и рычание, от которого невольно вздрогнула, услышав. Я и не знала, что люди умеют вот так. По-звериному. Так, наверное, волки рычат, почуяв врага за километры. Озлобленные, решительные, готовые разорвать на части любого, кто приблизится к их стае. И мне показалось, что и он пытается учуять того самого врага. Притянув меня к себе так резко, что невольно в грудь его уткнулась носом и с каким-то мимолётным облегчением вдохнула аромат его парфюма. Успокаивающие движения пальцев, зарывшихся в мои волосы, и мне хочется стоять вот так бесконечно, слушая лишь, как гулко и быстро бьётся его сердце под тёплой тканью удлинённого чёрного пальто, расстёгнутого на груди и обнажающего белую рубашку.
Странное чувство безопасности в его объятиях. Снова неправильное. Как и всё, что касается этого мужчины. Вызывающее диссонанс, от которого хочется руки спрятать в карманах пальто. Хотя бы ненадолго. И спрятаться. В нём? То самое противоречие. Всего несколько минут назад подозревать Натана в самом страшном, а сейчас позволять себе жадно впитывать его запах, захлёбываясь самим воздухом с мускусным привкусом его тела. Так, словно он тот самый спасительный глоток кислорода, без которого меня попросту скрутит напополам. Потому что Люк был прав. В очередной раз. Я наконец ощущаю себя участником игры. Игры, которая ведётся по чужим правилам, и единственное, что пока у меня получается, - это просто не проиграть, не потерпеть сокрушительное поражение там, где от меня пока ничего не зависит. И самое страшное - я на самом деле пока не понимаю, от кого зависит, и что должно последовать дальше. Чей ход. Его? Но тогда почему мне кажется, что я постоянно делаю шаги вперёд? Это ОН движется на недосягаемом расстоянии, или же я стою на месте с гнетущим ощущением безысходности, с ощущением, что мир вокруг закрутился, завертелся, и теперь каждый шаг вперёд может оказаться толчком назад?
И, возможно, обманчивое, возможно, фатальное в этой ситуации, но чувство абсолютной защищённости, когда он стискивает меня в своих руках, касаясь губами волос. Молчит, и только бешеный стук сердца отбивает бег времени в мёртвой тишине вокруг.
Пока не отхлынула волна тревоги, не отступил назад страх, уступая место странному спокойствию и благодарности за эти минуты безмолвной поддержки.
Попыталась высвободиться из его объятий, но он не отпустил, не позволил отстраниться, а через секунду глухо произнёс: