За золотом Нестора Махна
Шрифт:
Ваше письмо получил. Вы говорите, что смерть Василия Романовича (Зайцева — Прим. авт.) для вас неожиданное явление. Это преждевременное трагическое явление неожиданно для всех нас, с которыми он вместе жил, ел и пил вместе за одним столом.
Василий Романович всегда был замкнут и хмур по своей натуре. Мне лично пришлось наблюдать его на протяжении целого ряда лет, хотя и не всегда постоянно, но каждый год от октября-ноября 1921 г. вплоть до его тяжелых мучений после неудачного удара себя в висок, а затем с тяжелым мучением смерть. Всегда я видел в нем честного, лишь подчас с плохими наклонностями человека. Это последнее осталось в нем наследственно от сурового, подчас деспота, отца, каким был для В. Р. Роман Федорович.
С конца 1921 г. и начала 1922 г., В. Р. заметно революционизировался. Стал тверже умом и мужеством в своих рассуждениях. При всякой политической беседе не мог простить себя за участие действующим лицом в рядах деникинщины и врангелевщины.
Коренным образом отрицал петлюровщину. А за два месяца перед смертью настойчиво добивался от меня, почему я, пользующийся таким авторитетом в рядах европейских революционных анархистов, не организую террористического акта против Раковского, который повинен в расстреле ЧК наших товарищей Осипа Гофмана и Яши Алого, которых Раковский в конце августа 20 г. выслал ко мне в качестве посредников между мною и им, а когда они сели в поезд, ЧК их арестовала и расстреляла.
Когда я ему ответил, что через уничтожение левыми левых цели революции далеко не уйдут, то Василий Романович с этим согласился, но категорически заявил, что он окончательно решил, что возвращаться ему на родину незачем, так как там ему нечего делать.
После этого его заявления, я, несмотря на то, что он жил в нашей семье, меняю к нему свое отношение, т. е. до этого заявления я относился к Василию Романовичу как к человеку, случайно путающемуся в политических эмигрантских кругах, сейчас же я меняю к нему свое отношение.
Я, от которого по ряду чисто субъективных причин он менее всего мог ожидать какой бы то ни было материальной поддержки, всецело уделяю ему свое внимание. Я советую ему прожить за нашим столом еще месяц-два, но зато найти себе работу, из которой была бы польза, где бы можно было чему-нибудь научиться. Он со мной соглашается и живет у меня до 7 сентября. В то время я нашел ему место на одной фабрике в цехе механики, где все свои люди. Они встретили В. Р. с распростертыми руками, и он работал среди них до 27 сентября, а затем ушел домой и сказал мне: «Дальше я уже не могу работать, нет сил больше жить».
Когда я бросился его уговаривать, то он заявил мне, что он пошутил, что он пришел из фабрики по случаю того, что болит голова. Я уложил его в кровать и приложил к правой стороне лба компрес, с которым он лежал около часа, а затем подозвал меня и сказал, что ему легче, что он хочет ходить по комнате. Компрес был снят, я его накормил и после у нас была длинная беседа.
Василий Романович беспрерывно твердил, что он, как поэт, а он действительно поэт, пишет правду, которой нет сейчас на земле… Я его успокоил, тогда он прекратил свою болезненную тему. Но когда я его попросил, чтобы он утром 29 сентября поехал со мной в одно место, он категорически отказался, заявив, что он завтра уйдет по весьма важным делам. После было выяснено, что он в это время искал револьвер, но об этом — в следующем письме.
Сейчас прошу вас, разыщите, пожалуйста, и пришлите 2 прокламации, одна за подписью отамана Черной Хмары от августа или сентября 1920 г., а другая за то же время, если не раньше, за подписью командира 10-й бригады некоего Чалого. Вы можете их найти в музее революции, буду бесконечно благодарен вам за них.
Остаюсь всегда в вашем распоряжении по вопросам о Василие Романовиче.
С уважением, Нестор Иванович
7.11.26 г.
Р.S. Укажите надежный адрес, я вышлю вам все работы Василия Романовича. В прощальном письме он поручает нам, мне и моей подруге, их вручить только любящей его Софье Романовне или его другу.
Не отправил я их вам сразу из-за боязни, чтобы они где-либо не пропали. Они будут хорошей памятью о Василие Романовиче. Из них много есть смехотворных, есть стихотворения, которые можно издать отдельной брошюрой.
Вы, Софья Романовна, и вы, П. Ф., должны будете об этом позаботиться, и также жду просимое мною от вас, как то — две прокламации и надежный адрес.
Будьте здоровы, не тоскуйте и не волнуйтесь. Все, что имеется у меня в руках В. Романовича, будет доставлено вам.
Н. И.
(ГДА СБУ, УСБУ в Запорізькій області, справа № с-3, т. 1, арк. 97)
Документ 15
Тов. Лепетченко, я, Павел, недавно приехал из Парижа на родину и хотел бы иметь от вас письмо с подтверждением вашего адреса и указанием, кого вы знаете в Париже.
Я имею пару вопросов к вам, напишу их по получении от вас письма. Возвращаясь из Парижа, я был в Москве и в Бердянске. К вам не мог заехать и не знаю, удастся ли когда заехать, поэтому нам нужно установить переписку. Если вы можете, то заезжайте ко мне в село Ново-Павловку Ногайского района (10 верст от ст. Трояны).
В Париже я часто видел Нестора и Галину. Если вас что интересует, то спросите, по возможности я вам отвечу.
Пока всего лучшего. С товар. приветом
Павел
12.07.1927 г.
(ГДА СБУ, УСБУ в Запорізькій області, справа № с-2, арк. 4)
Документ 16
Здравствуй, тов. И. Леп.
Вчера я получил от вас ответ на мое письмо. Малый (близькі товариші так називали Махна за його низький зріст — Прим. авт.) и Галина со своей дочкой Люсей в Париже. Я с ними знаком с самого их приезда в Париж. С Аршиновым знаком 6 лет, после появления его в Берлине и с Волиным — тоже. Они теперь все в Париже. Волин от нашей работы, т. е. от работы наших вышеупомянутых товарищей стоит далеко в стороне, да еще выступает с клеветой в печати, раскол начался с чисто денежной стороны…
Знаю я и Харламова В., и Зайцева В. …, а других товарищей я не знаю. Зайцев собрался приехать на родину, уже были кое-какие бумаги, но вдруг он убился. Галина обещала вскоре меня здесь встретить. Н. И. очень желал быть здесь, но побаивается, а Петр (Аршинов — Прим. авт.) и не думает показывать свой нос. Буданова не знаю и не видел, в Бердянске тоже никого не видел. Здесь у нас есть много наших товарищей. Один из наших видел в Бердянске тов. из шт. (штаба — Прим. авт.), но фамилии его не помнит, он со шрамом. Кроме этого, я ничего больше здесь не узнал. Прошлую неделю меня мучила сибирская язва (сибирка), запустил ее, уже был присмерти, поехал в Ногайск, доктор спас и сегодня первый день работаю — я портной.