Забиба и царь
Шрифт:
Разве не так чаще всего и бывает, если этому не придает значения нация и тот, кто представляет ее совесть и волю? Разве не случается так, что армия и народ гибнут в битвах, а кто-то другой, не отличающийся ни чистотой, ни красотой на поприще жертвенности, терпения и деятельности, присваивает себе чужую славу и забирает то, что по праву ему не положено?
И вот собрался народный совет с его представителями, а другие, которые просочились сюда и которых было меньшинство, не должны были бы попасть в него, потому что сражение дало знать, кто вправе носить звание народного представителя. Но вошли туда некоторые слабые личности, которым не был известен опыт народа и степень его жертвенности, потому что не созрели еще в них понятия верности народу и не изгнали они еще из себя слабость. Не только слабость страха, но любую слабость, в том числе и ту, что восхваляет тех, кто не заслуживает восхваления.
Поэтому те, которых было меньшинство, нашли лазейки в слабых душах, позволившие им просочиться и занять в народном совете места, им не предназначавшиеся.
Собрался народный совет из людей самых разных слоев, и каждый из них был своего достоинства. Там были мужчины и женщины, военные и гражданские, земледельцы и ремесленники и многие другие. Но больше всех привлекала внимание величественная женщина, по поведению и одеянию которой было видно, что она крестьянка. Она несла на руках, когда вошла в зал, ребенка не старше года. Усевшись на одно из мест в зале, ребенка она положила себе на колени.
Началось обсуждение судьбы царской власти, которым руководил старейший из присутствующих. Этот почтенный человек выделялся своими взглядами и нравом, что было видно по его уверенности в себе. Он обладал огромной физической силой, которая не соответствовала его годам, приближавшимся к шестидесяти пяти. Разве уверенность в себе не есть сила того, кто пользуется ей по заслугам?
Старейший, возглавляющий собрание, стукнул кулаком по столу, за которым сидел. Справа от него сидел один из военачальников, слева - женщина с мечом, по виду которой было ясно, что она участвовала в массовом сопротивлении захватчикам во дворце царя.
Все, кто присутствовал в зале, кто думая о своем, кто разговаривая с соседями, замолчали, когда услышали, что председатель собрания стукнул по столу. А он привлек их внимание голосом, в серьезности которого вряд ли кто усомнился:
– Слушайте все! Прежде чем мы начнем, приличествует нам, а долг и благодарность требуют того же, почтить души павших героев, и прежде всего душу Забибы, дочери народа, символа самопожертвования и героизма нашего великого народа и его отважной армии, вставанием, помянуть всех раненых и помолиться за их выздоровление.
Собравшаяся в зале толпа не позволила говорящему сказать что-то еще. Услышав имя Забибы, зал взорвался аплодисментами. Крики радости и приветствия смешались с горькими рыданиями, и слезы так и полились, даже из глаз тех, кто не позволял себе слез. Военные и то плакали, хотя по своему предназначению и характеру должны быть твердыми как лед, ведь в сражении они видят, как рядом с ними падают замертво их друзья, и однако же продолжают выполнять свою боевую задачу. Так уж устроено, чтобы не рассеялась боевая мощь войска и чтобы никто из сражающихся не отвлекался от своих обязанностей и общего плана.
Даже военные заплакали, услышав имя Забибы. Разве кто-нибудь, кроме Забибы, заслужил, чтобы глаза источали слезы, а сердца в тоске по ней обливались кровью?
Гул голосов нарастал.
Да здравствует Забиба, дочь народа и его вдохновительница!
Да здравствует Забиба, символ героизма и славы!
Да сгинут все злоумышленники!
И никто не прославлял царя, кроме одного торговца, незаслуженно присутствовавшего на собрании. Но те, кто сидел рядом с ним, заставили его замолчать, дав ему понять, что то, что он говорит, вызывает диссонанс. К тому же, чтобы был услышан единственный голос, он должен обладать не только огромной силой, но и несомненной правотой.
После того как сказали все то, что сказали, прославляя страшную и упорную битву, ее символы и героев, зал успокоился. Но тех, кто сидел рядом с женщиной, что положила себе на колени ребенка, поразило, что она была единственной из присутствующих, кто не плакал. Она хранила молчание и не произносила ни слова. А когда сидящие рядом спрашивали ее об этом или вопросительно заглядывали в глаза, она слегка улыбалась и говорила:
– В глазах моих уже не осталось слез, чтобы их источать. У меня было пять сыновей, а на коленях у меня сын старшего из них. Слезы мои не вернут моих сыновей. Их причислили к символам героизма и славы нашего великого народа. А я пришла сюда поддержать тех, кто нуждается в поддержке изнутри и снаружи, чтобы болтуны и те, кто выдает себя за знатоков, не выхолостили понятия героизма, смелости и благодарности, чтобы не позабыли мы Забибу и того, что сделали наши сыновья, пожертвовавшие свои жизни. Помня о том, что сделал великий народ, в рядах которого находились и пять моих сыновей, а во главе стояла Забиба, мы обязаны бережно хранить безопасность нашей земли и наше единство. Мы должны избрать того, кто, благодаря своим особенным качествам, будет вести нас, кто справедливо будет править нами в настоящем и в будущем. Только в этом случае расстроим мы планы наших врагов, только тогда самопожертвование народа не останется в прошлом, а будет почитаться и поощрять сынов народных к тому, чтобы и они, если будет необходимо, пожертвовали собой по их примеру.
– Я, сестра моя (или дочь моя), - обращалась она к тем женщинам, которые ее спрашивали, в соответствии с их возрастом, - напрягаю свое сознание и собираю в кулак все оставшиеся силы, чтобы навсегда сохранить в памяти ту цель, ради которой пролилась кровь моих сыновей и Забибы. Я не кричу и не плачу вместе с вами, чтобы не растратить последние силы, чтобы усмотреть тех, кто своим славословием попытается увести нас от той цели, ради которой пожертвовали собой мои сыновья, наши сыновья, наши герои. Чтобы заметить тех, кто захочет предать кровь Забибы, дочери народа и души народа. Именно поэтому я только слушаю и стараюсь понять то, что происходит передо мной, и не занимаю себя в настоящий момент ничем другим, кроме этого.
Услышав эти слова, женщины перестали рыдать, а мужчины утерли слезы куфийями или руками, и сказали все этой славной женщине:
– Аллах с тобой и укрепит Он тебя! Все мы будем стражниками, охраняющими принципы, за которые отдали свои жизни герои Ирака и его славные дочери, за которые сражались оставшиеся в живых и те, кто уже пребывает рядом с Господом нашим на небесах. Мы не позволим самозванцам, шарлатанам и ничтожествам предать забвению самопожертвование наших сыновей, братьев и сестер, наших символов. Мы не позволим им этого сделать, и то, что необходимо сберечь в памяти из понятий истории, родины и веры, люди будут помнить веками.
* * *
Тут все снова услышали председателя собрания, стукнувшего кулаком по столу, и замолчали. После того как все освободили часть запасов своих слез, томившихся в груди, души их стали более податливыми, а сами они перестали нарушать порядок, требующий соблюдения в зале спокойствия и дисциплины.
Сказал председатель собрания, а звали его Абд Раббиги*:
– Я напоминаю вам о порядке высказывания в этом зале. Прежде всего, нам следует говорить о главных задачах и не расточать слова без толку. Соблюдая все приличия, мы все же не должны попусту блистать словами, потому что золото остается золотом, даже если поверх него земля. А если золото не настоящее, то его, конечно, придется натирать до блеска, удаляя ржавчину, чтобы люди думали, что это золото.