Забиба и царь
Шрифт:
– Ни у кого из нас нет злобы на царя, особенно после того, как он сражался вместе с нами, но он не смог бы оставаться царем без поддержки народа и армии и противостоять тем, кто соперничал с ним за царский трон из эмиров, на основании принципа: "Если нет возможности выбора, выбирай лучшее из зол". Отец его и деды заставили нас натерпеться, и народ не знал от них ничего, кроме несчастий. Если бы я показал вам свою спину, вы увидели бы, что я - из тех тысяч, чьи спины обжигали плети палачей, оставляя на них вечные следы. Довольно с нас голода, отсталости и унижения, поразивших нас благодаря нашим правителям. Даже когда мы говорим, что этот царь отличается от всех других царей, мы ответственны за то, что он считается лучшим среди остальных по своему характеру. Разве Забиба, дочь народа, выполняя волю народа, не была ответственна за то, что заставляла его занять другую позицию и делала его другим человеком? Разве народ не сделал одолжение царю, включая и то, что поселил в его сердце веру в Аллаха после того, как он был неверным? Разве не народ спас ему жизнь и мужское достоинство, не говоря уже о царской чести, перед лицом захватчиков и их заговора? И все это мы сделали для того, чтобы опять посадить царя на свои головы? Если даже мы можем поручиться за личность этого царя и за то, что его признает народ, признает страна, и в принципе поверим ему, то как мы можем поручиться за тех, кто займет его трон по наследству? Мы не желаем, чтобы нами правил подросток, а то и ребенок. Не желаем, чтобы нашими детьми или нами самими правил какой-нибудь сумасшедший из детей или внуков этого царя.
Зал потонул в смехе, а потом в знак поддержки того, с чем выступил говорящий, раздались аплодисменты.
А он продолжил свою речь:
– Как бы там ни было, я прошу вас делать различия между личным мнением каждого из нас относительно царя и нашим общим принципиальным мнением относительно режима царской власти, чтобы мы ничего не перепутали.
* * *
Руку поднял другой человек, и по всему было видно, что это - крупный торговец из числа тех, что ведут торговлю между Ираком и царством Элам. Он сказал:
– Царская власть - это реальность, принимаем мы ее или нет. Это наш режим с незапамятных времен, и народ уже смирился с ним. Как мы будем торговать с другими царствами и в наших землях, если в стране не будет стабильности?
Ему сделал знак кто-то из сидящих рядом, и он хотел уже продолжить, но его опередил председатель собрания:
– Ты хочешь, чтобы мы спокойно жили с тем, что выбрали сами, или мирились с тем, что досталось нам в наследство только потому, что это отвечает твоим интересам?
А торговец продолжил:
– Мы должны мириться со сложившимся положением, чтобы наша торговля процветала, потому что известный путь со всеми его недостатками лучше того пути, который ведет неизвестно куда, даже если нам показалось поначалу, что второй лучше. Права народная мудрость, которая говорит: "Если не можете отрубить руку, целуйте ее".
Один из присутствующих, спросив разрешения, задал вопрос:
– А кто лучше - ты вместе с тем, что имеешь, или твой отец, носильщик, который таскал когда-то товары торговцев на рынках? Почему же ты не принял в наследство то состояние, которое осталось тебе от отца? Разве обязан народ умножать твои богатства и принимать беззаконие, чтобы кто-то обогащался, как ты обогатился за счет торговца, который из уважения к твоему отцу принял тебя на работу писцом? Когда умер торговец, у него не осталось никого, кроме единственной дочери. Ты присвоил себе всю его собственность и теперь хочешь, чтобы все оставалось так, как есть, как тебя устраивает, включая царскую власть, только бы тебе сохранить свое незаконно нажитое богатство и пользоваться покровительством тех начальников, которым ты давал взятки за их молчание и защиту? Разве это честно, друг мой, чтобы мы продолжали совершать ошибки и охраняли чьи-то незаконные интересы, в то время как народ несет и в будущем будет нести бремя того, что давно уже пора в корне изменить?
В зале раздались аплодисменты. Из зала, ни на кого не обращая внимания, выбежал тот, кто поднял этот вопрос. Он покинул собрание и проклял тот день, когда народ занял позицию, давшую ему стойкость, победу над захватчиками, волю и стремление к полемике и сознание, необходимое для того, чтобы сказать слово правды.
* * *
Руку поднял Шамиль, и было ему сорок лет от роду. Когда председатель собрания дал ему слово, он, произнеся целую речь о благодарности и преданности, об уважении закона и традиции, с некоторой театральностью, которая, впрочем, не могла обмануть пытливый ум, сказал:
– Я не собираюсь защищать царскую власть, но хочу сказать, что наш царь имеет право на царство на основании того, что он сражался вместе с нами. Забиба, наш символ, была довольна им даже перед самой своей смертью.
Так сказал он: "Сражался вместе с нами". Но прежде чем он продолжил говорить, его прервал один из сидевших рядом руководителей сопротивления и обратился к председателю собрания:
– Выступающий сказал, что царь сражался вместе с нами, а это значит, что он и сам был среди тех, кто сражался в нашей великой народной битве против захватчиков и заговорщиков, но это неправда. Этот человек не сражался вместе с нами. Он спекулировал на денежном рынке и ослаблял нашу валюту ради собственной выгоды. Он перепродавал продукты питания и наживался за счет народа. Пусть председатель потребует от него объяснений перед присутствующими. Где и когда сражался вместе с нами он или его отец? Я говорю так потому, что его отец тоже спекулировал деньгами на рынке. И отца его и его самого не один раз приводили в суд по обвинению в подделке денег. А царский режим, такой, как он есть, со множеством всяких лазеек, с его разложившимся правосудием и полицией, всякий раз позволял им уходить от наказания, то давая взятки заинтересованным людям, то предъявляя поддельные документы в доказательство своей невиновности.
Встал Шамиль-иудей и сказал:
– Я сражался в этой битве против захватчиков: я заплатил за военную службу денежную компенсацию. Я не думал, что мобилизация для борьбы с чужеземными захватчиками касается и меня, но зато послал своего раба, заплатив ему вчетверо больше обычного, когда платил ему совсем немного, давал пропитание и обноски из своих одежд.
Тогда поднялся офицер - один из военачальников и руководителей сопротивления - и сказал:
– Удивляюсь, как можно слушать этого шарлатана? Как можно позволять ему распространяться на этом собрании, святость которого отражается в его целях? Я знаю Шамиля и знаю, что у него есть сын, которому уже перевалило за двадцать, но он уберег его от сражения. Он не состоял на службе в регулярной армии, потому что всячески уклонялся от службы, пользуясь всякого рода послаблениями. Я точно знаю, что сына Шамиля не было в рядах армии во время мужественного сопротивления, когда наша страна и народ подверглись самому жестокому и подлому заговору. Сам Шамиль по общей мобилизации обязан призываться в резерв, но среди сражавшихся его тоже не было. Кроме того, он помогал детям из богатых семей бежать за границу, спасая их от призыва. Этим он нанес прямой удар нашей стране и народу, потому что страна без армии становится беззащитной перед теми, кто желает захватить ее силой. За это следует лишить его гражданства, а тот, кто перестает быть гражданином, теряет право представлять народ на этом собрании. Я предлагаю изгнать его с нашего собрания и вообще из нашего народа.
Все разволновались, поддержав эту идею (кроме небольшого числа присутствующих, сохранявших молчание из опасения, что тогда народные представители просто взорвутся), и громко заговорили:
– Гоните Шамиля, пусть убирается прочь! Гоните его с нашего собрания. Гоните с нашей земли. Проклятье на нем с этого дня и до конца его жизни!
Люди толкали его в плечи, и он выскочил из зала вне себя, после того как несколько раз упал, роняя по пути предметы одежды и вещи и даже не пытаясь их поднять.
* * *
Слова попросил военный, на котором не было боевых одежд. По его одежде и виду видно было, что он не сражался в рядах сопротивления. Все говорило о том, что это - один из тыловых штабных офицеров из столицы, в которой такие, как он, проводят всю свою службу и продвигаются по ней не по справедливости, как бывает на фронте и в боевых частях. Встал он, свежестью своего лица, рук и шеи напоминая домохозяйку из богатой семьи. После того как он представился, рассказав о том, что успел сделать (прежде всего, издал несколько брошюр и книг по воспитанию, порядку приема пищи, правилам взаимоотношений между офицерами в столовой) и о том, что он работает над вопросами снабжения и военной торговли, он сказал:
– Воистину, наш царь унаследовал царство от своего отца. Лишить его наследства - значит принять такой закон, который будет лишать всех сынов народа того, что они унаследовали от отцов, а это очень опасное явление. Я считаю, что лишение народа, в том числе и военных, возможности наследовать что-либо материальное или нематериальное от своих отцов - не одобрит ни народ, ни армия. Вряд ли я искажу действительность, если скажу, что все, кто здесь присутствует и имеет наследство от отцов, с этим не согласятся, за исключением, быть может, тех, кто не знает своих отцов или ничего от них не получил, потому что у тех ничего и не было.