Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
Зашли в гастроном у метро "Сокол", отоварились под завязку и пошли в Шебашевский, в маленький уютный бревенчатый дом с заросшим палисадником. Смирнов оглядел внутреннее помещение и оценил с военно-милицейской безапелляционностью:
– Бардак у тебя, Виля.
– Один живу.
– Бабу заводи.
– Завел. Но только я к ней езжу. Так удобнее. Да и сеструха скоро вернется.
– Где у тебя веник?
– Был где-то. Да только она и без стерильной чистоты вполне употребится.
–
Смирнов снял кителек и принялся за уборку. Старательно мел пол, тряпкой собирал пыль, расставляя по полкам разбросанные книги. На одной из полок стоял фотопортрет, угол которого был перехвачен черной лентой.
– Кто это?
– спросил Смирнов.
– Отец, - ответил Виллен.
– Там умер? Давно?
– Не знаю.
– Не знаешь когда или не знаешь, умер ли?
– со следовательской дотошностью поинтересовался Смирнов.
– Оттуда живыми не возвращаются.
– Может, рано еще отца-то отпевать?
– Его, Саня, в тридцать седьмом взяли.
– Ты запрос в органы делал?
– Мать до своей смерти каждый год делала. Ни ответа, ни привета.
– А ты сейчас сделай.
– Какая разница - сейчас или тогда?
– Все же попробуй.
– Попробую, - сказал Виллен и стал резать хлеб.
Уселись, когда сварилась картошка в мундире. Рюмок не было, - стакан граненый, стакан гладкий, чашка, кружка. Но разномастность посуды не явилась препятствием для майора Смирнова, с военных лет он с точностью до грамма разливал на щелк. Налил всем, оглядел всех, невысоко поднял кружку:
– Помянем Ивана Павловича.
По иудейской неосведомленности Лешка полез чокаться. Смирнов тут же его осадил:
– Не чокаться, "Дитя Джойнт".
Выпили, выдержали паузу. После паузы Лешка позволил себе обидеться:
– Без антисемитских штучек не можешь? А еще милиционер!
– Я не милиционер, а майор милиции. И не говори глупостей.
Ни к селу, ни к городу Виллен наизусть прочел стишок:
В кафе сидел один семит
И жрал, что подороже.
Как вдруг вошел антисемит
И дал ему по роже.
– Во-во!
– обрадовался Лешка.
– Все вы такие!
– Леша, прекрати, - потребовал комсомольский работник Владлен.
– А что они?
– А они - ничего, - успокоил Лешу Виллен.
– Сдавай по второй, Саня.
Саня сдал. Виллен подумал, покачал водку в стакане и предложил:
– За Альку, за Алевтину Евгеньевну, за Ларису, чтобы без Ивана Павловича жилось им так, как положено семье такого человека.
– Теперь чокайся, "ошибка Коминформа", - разрешил Лешке ехидный Смирнов. Чокнулись, выпили и Лешка сказал, отдышавшись:
– Называешься
Александр довольно заржал. В дверь буйно забарабанили. Виллен крикнул так, чтобы было слышно во дворе:
– Не заперто!
Вломился Костя Крюков, брякнул свою бутылку на стол и проорал радостно:
– Вот вы где! А я уж и к Лехе забегал, и у Саньки проверил - нету вас!
– Ты почему на кладбище не был?
– неодобрительно спросил Александр.
– Ты же знаешь, меня Алевтина Евгеньевна не любила. Все боялась, что я Альку ходить по ширме завлеку. Вот и решил - чего ей глаза в такой день мозолить.
Виллен разыскал еще одну чашку, Саня налил до краев, а Костя выпил.
– За упокой души хорошего человека, - сказал Костя, не закусывая.
– А что он тебе хорошего сделал?
– непонятно спросил Виллен. Костя поставил чашку на стол, посмотрел на Виллена, как на дурачка, обстоятельно ответил:
– А то, Виля, что жил рядом со мной. Я не из книжек, а собственными глазами видел человека, который всегда и всюду жил по правде. И оттого я понимал, что живу не по правде. Вот и все, что он для меня сделал.
– Поэтому ты теперь щиплешь, слесаришь, - догадался Виллен.
– Фрезерую, - поправил его Костя.
И снова стук в дверь. Стук, и сразу же явление. Пришел Алик, уселся за стол, потер, как с мороза, руки.
– Что там?
– потребовал отчета Смирнов.
– Удивительная штука! Разговорились старики, развоспоминались, смеются, ахают. И будто отец живой, будто с ними. Налей-ка мне, Саня.
Саня налил в свою кружку. Алик выпил. Закусил селедочкой, спросил у Виллена:
– Валюхи-то нет еще?
– Экзамены на аттестат сдаст и приедет, - пояснил Виллен и доложил Алику: - Письмо тут прислала и фотографию.
– Покажь, - попросил Алик. Фотография пошла по рукам. Блистательная моментальная фотография: сморщив нос, хорошенькая девушка сбрасывает с плеч казакин - жарко. И по белому - надпись: "Ехидному братцу от кроткой сестренки".
– Красотка стала, - констатировал Алик.
– А то!
– отвечал довольный брат.
– Да, теперь с такой сестренкой забот не оберешься, - сказал Костя.
– А то, - грустно согласился Виллен.
– Алик, ты вчерашнюю нашу газету читал?
– со значением спросил усиленно молчавший до того Владлен Греков.
– Мне в эти дни только газеты читать... Я свою-то не читал, а уж вашу...
– И зря, - сказал Владлен и вытащил из кармана аккуратно сложенную газету. Алик развернул газету. Владлен указал: - Вот здесь читай!
– "Лучше, когда "моя хата с краю"?" - прочел название трехколонника Алик.
– Вслух не читай, - распорядился Владлен.